чего я так взволновалась насчет внешних приличий, но ни за что не хотелось, чтобы Рой выглядел слабаком. Я рассчитывала, что он сядет в первом ряду, рядом с моими родителями, но он почему-то уселся сзади и не спускал с меня глаз, когда я стояла у входа, будто ждал, что на похороны явится какая-то неприятность.

Вскоре люди пошли ровным потоком. Порадовали даже Луиза и Чио, одна в коричневом платье, другая в темно-синем. Чио крепко обняла меня, Луиза сжала предплечье. Рядом с Роем заняли места хакудзинка примерно нашего возраста с огненно-рыжими волосами и двое мужчин с шляпами в руках и в хорошо сшитых костюмах. Надо думать, они работали вместе на кондитерской фабрике. И еще несколько хакудзинов пришло.

Эд Тамура прибыл с женой и пожилым мужчиной в воротничке священника. Харриет вошла сразу за ними.

– Не ожидала, что вы все придете, – пробормотала я ей.

– Мистер Джексон сказал, что можно, – объяснила Харриет. Этот мистер Джексон, как я уже знала, был руководитель Агентства по военным переселенцам.

Мистер Тамура представил меня священнику, который возглавлял небольшую японскую общину при Библейском институте, основанном в 1886 году в Чикаго Дуайтом Муди. У преподобного Судзуки были редкие волосы, словно граблями зачесанные назад, длинное лицо и квадратная челюсть; я подумала, не хакудзин ли он наполовину.

– Я собирался встретиться с вами и вашими родителями на этой неделе, – сказал он. – Мы были удивлены, что похороны назначили так спешно.

Я не стала ему объяснять, что мы хотели поскорее с этим покончить, такие речи прозвучали бы бессердечно. Однако, будь у нас больше времени, мы были бы обязаны соблюсти все правила и известить о случившемся родственников в других лагерях и так далее. Но я понятия не имела, стоит ли вообще сообщать об этом Хисако, ведь, по идее, наш отъезд из лагеря должен был внушать заключенным надежду. Устроив похороны как можно быстрей, мы смогли избавить себя от подобных решений и соображений, по крайней мере на данный момент, – до тех пор, пока мистеру Тамуре удавалось скрыть нашу трагедию от “Свободной прессы Манзанара”.

– Я не был знаком с вашей сестрой, – извиняющимся тоном произнес преподобный Судзуки. – Не могли бы вы сообщить мне краткие биографические сведения для надгробной речи?

Мы отошли на несколько шагов в коридор, и я кое-что ему рассказала. То, что в тот момент пришло в голову. Роза всегда первой пробовала что-то новое, будь то танец “линди-хоп”, новый вкус жевательной резинки или спагетти в банке. Ни за что не выдавала внешне, что боится чего-то, пусть даже внутри себя корчилась от страха. Любимый цвет у нее был оранжевый, хотя она его не носила, потому что, по ее словам, он не подходил к ее коже. И она была моей старшей и единственной сестрой.

– Где она родилась?

– В Тропико, в Калифорнии.

Я сказала ему, когда Розин день рожденья, и повторила имена наших родителей: Гитаро и Юри Ито.

Органист заиграл, давая понять, что пора рассесться по местам. Я вернулась в зал, и сразу за мной прошли двое парней, одетые под стиляг.

– Это похороны Розы Ито, – предупредила я их.

Рой немедленно встал со мной рядом, как будто ожидал увидеть тут этих двух нисеев.

– Мы знаем, – сказал один из них, и я вспомнила, это ведь он тогда окликнул меня у дома, где жила Роза.

На этот раз я не отвела взгляд, а внимательно на него посмотрела. Загорелая кожа, будто он много времени проводит на солнце, а у глаза шрам полумесяцем. От ветряной оспы или чего-нибудь поопасней?

– Мы хотим выразить свое уважение, – сказал он. – И побольше, чем ты, Тонаи.

Спутник парня со шрамом был гораздо крупней, с одутловатым лицом. Он ничего не сказал, но кивнул в знак согласия. Они заняли места в заднем ряду, намеренно задев Роя, когда протискивались мимо него.

Я шепнула ему, когда они уже не могли услышать:

– Что он имел в виду, сказав, “побольше, чем ты”?

– Да не слушай ты это хулиганье.

– А откуда они знали Розу?

– Может, она до них снизошла.

Я вскинула бровь. Мы оба знали, что Роза ни до кого не снисходила.

Спрятав в сумку тонкую пачку конвертов с коден, переданную мне работником бюро, я заняла место рядом с родителями, а Рой вместе с соседом по комнате устроился на пару рядов дальше.

Орган замолчал, и священник начал свою речь. Я с трудом вникала в его слова. Услышала “тропический” вместо “Тропико” и что-то про то, что Роза любила танцевать и спагетти. Все это было лишено всякого смысла, и я чувствовала, как мать каменеет бок о бок со мной. Наконец присутствующие прошли в очередь, чтобы поклониться праху Розы и выразить нам свои соболезнования. Кроме Роя и Тамуры, нас, по сути, никто не знал. Слова сочувствия казались фальшивыми и пустыми. Разве мог кто-то в полной мере понять, чего мы лишились?

Мужчина с густыми усами, похожий на Тедди Рузвельта, склонился, обращаясь к маме и папе. Он сказал, что был начальником Розы на кондитерской фабрике.

– Она была очень хорошей работницей. Да и в целом такое прекрасное существо. – Он говорил медленно, четко выговаривая каждое слово, будто считал, что моим родителям не по силам понять обычную речь.

Следующими в очереди были Луиза и Чио. Я представила их родителям, а те наклонили головы.

– Мы в долгу перед вами за все, что вы сделали для нашей дочери, – сказала моя мать по-японски.

– Значит, Томи прийти не смогла, – сказал я.

Это крайне меня огорчило, так как я очень хотела встретиться с девушкой, с которой Роза ближе всех зналась в Чикаго. В записке, которую я накануне подсунула под дверь их квартиры, я просила Луизу и Чио как-нибудь сообщить Томи о похоронах.

– Она служит у профессора и его жены, а сейчас конец учебного года, так что, думаю, у нее много хлопот по дому, – сказала Луиза.

Ну, посмотрим, подумала я про себя, уже планируя поездку в Эванстон.

Очередь быстро продвигалась. Вскоре большинство присутствующих, включая Роя и его соседа по комнате, ушли, чтобы вернуться к работе.

В отдалении стоял худой хакудзин в очках с небольшим блокнотиком, какими пользуются полицейские. В блокноте он делал пометки огрызком карандаша. Очки в металлической оправе придавали ему что-то совиное. Но вообще-то он был из тех, кто может казаться красавцем в одном случае и стариканом – в другом. Подойти к нам с соболезнованиями он не потрудился, и я задалась вопросом, с какой целью он здесь. Если б Рой не ушел, я бы спросила,