Декрета сформулированы в общей форме и лишены конкретики. Первым пунктом декрета объявляется, что «отныне частная собственность на землю в Азербайджанской Советской Социалистической Республики уничтожается навсегда» и «все земли ханов, беков, помещиков, а также все монастырские, церковные, вакуфные и мечетские земли со всем их живым и мертвым инвентарем немедленно передаются без всякого выкупа (явного или скрытого) трудовому Народу на началах уравнительного землепользования»[342].

Декрет утвержден всеми членами Ревкома, находившимися на тот момент в Баку. В качестве председателя в списке подписавшихся фигурирует М.Д. Гусейнов.

За реализацию декрета отвечать должен был назначенный главой созданного в первых числах мая Комиссариата земледелия бывший депутат Закавказского сейма и парламента АДР Самед Ага Агамали оглы[343]. Скорее всего, именно он и стал автором текста декрета: с 1919 года Агамали оглы являлся главой «Земельной комиссии» парламента Азербайджана, подготовившей законопроект об обобществлении земли, рассмотрение которого неоднократно откладывалось под разными предлогами[344]. Теперь он получил возможность реализовать существовавшие наработки.

Для передачи земель и инвентаря «трудовому народу» декрет предписывал создание «уездных и сельских (или участковых) комитетов». Ни из кого эти комитеты будут состоять, ни кто их должен создавать, в документе не уточняется. Более того, в течение недели после выхода в свет декрета никаких разъяснений по этим вопросам не публиковалось. Только 9 мая на последней странице газеты «Коммунист» в трех строчках упоминается о подготовке положения о земельных комитетах[345].

Тем временем о декрете о земле в азербайджанской глубинке крестьяне узнавали крайне медленно[346] и часто от представителей Красной армии, а не местных властей. Так, направленный в Карабах уполномоченный XI армии Бунимович по прибытии на ст. Евлах 7 или 8 мая без каких-либо инструкций Времревкома развернул бурную деятельность по передаче земель крестьянам. Уже 10 мая он телеграфировал члену реввоенсовета армии Мехоношину, что между Евлахом и Тертером «не осталось земель в руках у помещиков»[347]. Остается только догадываться, в каких формах проходило обобществление земель на равнине Карабаха. Однако факт срочного приезда к уполномоченному XI армии Предревкома Карабаха Х. Султанова и его попытки протестовать[348], а также дальнейшие события первого на территории Азербайджана антибольшевистского восстания в Тертере[349] говорят за себя.

Информационный вакуум, образовавшийся вокруг земельной реформы, был прерван 13 мая публикацией в «Коммунисте» интервью с Агамали оглы. Наркомзем успокаивал население, заявляя, что «в действительности… раздел касается крупных помещиков и сельскохозяйственных экономий; мелкого собственника он не тронет», и сетовал на профнепригодность служащих бывшего Министерства земледелия[350]. На следующий день, 14 мая, на передовице «Коммуниста» было опубликовано объявление о наборе желающих ехать в деревню приводить положения декрета о земле в жизнь[351].

15 мая был опубликован Декрет о национализации лесов, вод и недр земли, имевший так же, как и Декрет о земле, декларативный характер: правила использования ресурсов предполагалось определить позднее[352].

И только 20 мая увидело свет «Положение о временных уездных и сельско-общественных земельных комитетах», описывавшее порядок обобществления сельскохозяйственных угодий. Согласно положению, уездземкомы состояли из 5 человек каждый: назначаемый Наркомземом председатель и представители от местного Ревкома, крестьянской, рабочей и профсоюзной организаций. Уездземкомы создавали в каждом сельском обществе сельско-общественные земкомы из выборных лиц. Обобществлению не подлежали надельные земли и земли мелких собственников. Все остальные владения со всем движимым и недвижимым имуществом должны были быть конфискованы и разделены. Исключением должны были стать «культурно-ценные имения», которые подлежали национализации целиком с дальнейшим устройством хозяйствования в них «на новых началах»[353].

Порядок формирования местных земкомов предопределил характер и специфику проведения земельной реформы в советском Азербайджане. Во-первых, в большинстве уездов Азербайджана не было сложившейся прослойки наемных работников и, как следствие, не было местных рабочих и профсоюзных организаций, члены которых должны были бы принимать участие в деятельности земкомов. Во-вторых, неопределенность понятия «мелкобуржуазный собственник», которое фигурирует в декрете, и отсутствие классовых ограничений при выборах представителей сельско-общественных земкомов давало лазейку для проникновения в их состав бывших крупных землевладельцев. Тем не менее публикация «Положения….» имела огромное значение, окончательно продемонстрировав, что большевики в Азербайджане всерьез намерены приступить к конфискации имений местных помещиков и земель, принадлежавших религиозным организациям.

Промышленность и финансы

Несмотря на, казалось бы, первостепенное значение бакинской нефти для российских большевиков, переворот в Азербайджане не привел к сиюминутной национализации ни промышленности, ни транспорта, ни финансов. Необходимость в этих мерах отсутствовала: из телеграммы Соловьева, ведшего переговоры в начале и середине апреля 1920 года о поставках нефти в Советскую Россию, следует, что нарушение в 1918–1920 годах привычных экономических связей, отсутствие доступа к традиционным рынкам и, как следствие, затоваривание складов и простои производства довели бакинских капиталистов до готовности к компромиссу с большевиками на любых условиях[354].

После прихода к власти в Баку коммунисты не столкнулись с саботажем буржуазии. Уже в день переворота первые пароходы с нефтью были направлены в сопровождении канонерской лодки «Ардоган»[355] в Астрахань[356]. Создание 28 апреля Центральной комиссии по охране промыслов, заводов и складов г. Баку и его районов[357] оказалось лишенным смысла, и все её структуры были ликвидированы уже 6 мая[358].

Лояльность бакинской буржуазии была оценена местными большевиками. В начале мая представитель Времревкома Спиридонов провел собрание рыбопромышленников, где заручился их поддержкой и пообещал, что отрасль национализирована не будет при условии «интенсивной работы» предприятий[359]. Подобная работа велась и с нефтепромышленниками[360].

Основные проблемы в экономике в первые недели после переворота были связаны с приходом в Азербайджан XI армии и собственноручными действиями большевиков. Удару подверглись две сферы: финансов и продовольствия. Появление в Баку большого числа новых едоков привело к образованию дефицита хлеба[361]. Обвинив в росте цен спекулянтов, большевики пытались решить проблему любыми мерами, вплоть до ареста пекарей[362]. Это только усугубляло ситуацию и провоцировало слухи, подпитывавшиеся неуклюжими действиями Бакинского ревкома[363], о запрете свободной торговли. Хлебные очереди, или, как тогда говорили, «хвосты», останутся привычным явлением для Баку.

Другой проблемой стало то, что красноармейцы привезли с собой большое количество валюты разного происхождения. Помимо советских рублей, у них имелись деньги, эмитировавшиеся различными «небольшевистскими» государственными образованиями на территориях бывшей Российской империи. Эту валюту было решено разрешить им через Азербайджанский государственный банк обменивать на азербайджанские боны[364].

Но сильнее всего по сфере финансов ударил приказ от 5 мая о 80 %-ной надбавке заработной платы рабочим нефтяной отрасли. На совещании 6 мая представителей финансовых