Кавказа. В горах к югу от Гянджи регулярно происходили столкновения между местным армянским и мусульманским населением, часть которого даже в середине мая не знала о приходе к власти большевиков в Азербайджане[326].

Спустя две недели после переворота, 14 мая, большевики взяли курс на чистку уездных ревкомов от старых кадров времен АДР[327]. Дефицит авторитетных большевистских кадров-мусульман заставил народных комиссаров разъехаться из Баку по всему Азербайджану осуществлять большевизацию ревкомов на местах.

Карабах и Зангезур достались наркому просвещения и народного контроля Дадашу Буният-заде, который выехал туда не ранее 15 мая[328]. Предревком Хосров-бек Султанов был смещен и спустя неделю, 22 мая, арестован и направлен в Баку[329]. В частности, ему в вину ставилось, что он посадил в тюрьму нескольких армянских коммунистов, пытавшихся после переворота в Баку перебраться в Шушу с контролировавшихся генералом Дро территорий[330].

Вслед за Буният-Заде в Карабах направились Г.К. Орджоникидзе (16 мая)[331] и командарм XI армии М.К. Левандовский.

Орджоникидзе еще 13 мая телеграфировал Ленину о намерении занять Карабах, Зангезур и район Ордубад – Нахичевань – Джульфа частями Красной армии, выведя оттуда азербайджанских аскеров. Уже тогда он был уверен, что это соответствует интересам и армян, и мусульман и прекратит боевые действия между ними[332].

Во время пребывания Орджоникидзе и Левандовского в Шуше, 19 мая, к Дро были направлены парламентеры: уполномоченный реввоенсовета Кавфронта Саак Тер-Габриелян, помощник командира 281-го полка Парнакий и инструктор-организатор того же полка Кайдалов. При появлении представителей Красной армии в расположении армянских частей простые солдаты приветствовали их криками «ура!». Только начальник боевого участка отнёсся к ним холодно. Сам Дро старался убедить представителей Красной армии в том, что он не планирует с ней воевать и настроен только обороняться против мусульманских частей[333].

В Карабахе Орджоникидзе убедился в правильности своего прежнего решения о занятии Карабаха, Зангезура и Нахичевани войсками Красной армии. По возвращении в Баку он отправил в Москву следующую телеграмму: «Ночью вернулся из Карабаха. Армянская часть города Шуши и окрестные села армян совершенно разрушены. То же самое сделано армянами в Зангезурском уезде с мусульманскими селами. И армянское, и мусульманское население с радостью встречают русские красные войска. Думаю, что район Шуша – Нахичевань – Джульфа – Ордубад будет занят без сопротивления со стороны армян»[334].

Левандовский также сделал выводы из своей поездки в Карабах, приказав ускорить переброску туда войск 32-й дивизии[335]. Кроме того, 18 мая дивизии были поставлены новые задачи. К 25 мая ей надлежало выслать сильные отряды на Нахичевань и Джульфу»[336]. Через три дня малочисленную 32-ю дивизию в Карабахе было решено усилить: 20-я дивизия, помимо границы с Грузией, должна была контролировать дорогу Шуша – Ханкенды[337].

По мере нарастания численности частей Красной армии в Карабахе и арестов окружения бывшего генерал-губернатора и первого предревкома дела у генерала Дро шли все хуже и хуже. В начале 20-х чисел мая в Гюлистане и Хачене, в селе Шушикенд/Шош (к востоку от Шуши) произошел переворот. Местные карабахские армяне арестовали видных дашнаков и выходцев из Турции, в том числе начальника района Арамаиса Гаспаряна[338].

Однако все планы руководства большевиков и наметившиеся в регионе процессы оказались перечеркнуты начавшимся в Азербайджане антибольшевистским восстанием. Карабах станет одним из его очагов.

Глава 5

Переход к политике военного коммунизма в АзССР

Два с половиной года, прошедших с Октябрьской революции в 1917-м до весны 1920-го, были временем стремительной эволюции большевистского режима на территориях бывшей Российской империи. В эти годы происходило становление принципиально новой правовой системы, мобилизационной политики военного коммунизма в экономике, шла коренная ломка сферы образования и соцобеспечения, формировалась новая регулярная армия и силовые структуры.

Падение Баккомуны и изгнание большевиков из Закавказья в 1918-м привели к тому, что регион выпал из тех процессов, которые протекали в РСФСР. Развитие институтов и правовой системы возникших государств Южного Кавказа вплоть до 1920 года шло по принципиально иному пути.

Специфика возвращения большевиков к власти в Баку, равно как и признание независимости Азербайджана со стороны РСФСР, имели следствием сохранение на территории республики не только внешних атрибутов её государственности и большинства институтов (под новыми именами), созданных в годы «мусаватистского режима», но также и правовой системы, отличной от формировавшейся с 1917 года в Советской России. Если с приходом Красной армии на Северный Кавказ там автоматически вступали в силу декреты, законы и распоряжения органов власти РСФСР различного уровня, принятые в 1917–1920 годах, то в Азербайджане этого не произошло.

В течение первых недель после переворота большевики не осуществляли никаких принципиальных преобразований. Все их мероприятия носили ситуативный характер и были направлены на закрепление власти в Баку. Как телеграфировал в первых числах мая в Москву В.И. Ленину после ознакомления с положением дел представитель Кавказского крайкома РКП(б) Г.К. Орджоникидзе: «органическая работа пока не ведётся, идет организация власти»[339].

Проведение преобразований тормозилось многими факторами. Во-первых, бакинские большевики сознавали, что опираются на старый государственный и силовой аппарат, который при начале коренных перемен по образцу Советской России, в лучшем случае начнёт их саботировать. Во-вторых, в те дни в Баку еще не приехал из Москвы провозглашенный председателем Временного Революционного комитета Н. Нариманов. Все значимые документы за него подписывал М.Д. Гусейнов – один из создателей формально независимой от РКП(б) Азербайджанской коммунистической партии и бывший «гумметист». В-третьих, представитель Кавказского краевого комитета РКП(б) Г.К. Орджоникидзе по приезде в Баку не имел полномочий курировать политику местных коммунистов даже в вопросах интеграции с РСФСР и в то же время откровенно признавался, что боится доверить это дело им[340].

Очевидно, бакинские большевики в начале мая 1920 года никак не могли определиться с тем, кто же является представителем Центрального Комитета РКП(б) в республике, через кого и как им следует выстраивать отношения с Москвой. Острая необходимость подтвердить свой статус в Азербайджане просматривается в следующих словах телеграммы Орджоникидзе Ленину: «будем проводить военно-хозяйственное, экономическое объединение с Совет. Россией… Снабдите нас по радио (прим.: полномочиями) или пришлите кого другого, но немедленно. Нариманову таких полномочий не давайте»[341].

Декрет о земле

Вплоть до приветственной телеграммы В.И. Ленина с признанием независимости Азербайджана находившиеся в Баку большевики «варились в собственном соку». Единственным документом, который бы затрагивал принципиальные вопросы будущего устройства Азербайджана, созданным в первые недели после переворота, был Декрет о земле.

Положения