Шрифт:
Закладка:
«Пляшущие человечки» – отличный рассказ, в котором фигурирует кодекс Пляшущих человечков, прошлое жены норфолкского сквайра, настигающее его, а также чикагский бандит.
Далее рассмотрим «Второе пятно», где к Холмсу обращаются два крайне уважаемых, но ужасно нервных посетителя (мы вернемся к этой истории в главе «Безумие»).
Однажды осенью, во вторник утром (год и даже десятилетие не могут быть указаны), в нашей скромной квартире на Бейкер-стрит появились два человека, пользующиеся европейской известностью. Один из них, строгий, надменный, с орлиным профилем и властным взглядом, был не кто иной, как знаменитый лорд Беллинджер, дважды занимавший пост премьер-министра Великобритании. Второй, элегантный брюнет с правильными чертами лица, еще не достигший среднего возраста и одаренный не только красотой, но и тонким умом, был Трелони Хоуп, пэр Англии и министр по европейским делам, самый многообещающий государственный деятель нашей страны.
Посетители сели рядом на заваленный бумагами диван. По взволнованным и утомленным лицам легко было догадаться, что их привело сюда спешное и чрезвычайно важное дело. Худые, с просвечивающими венами руки премьера судорожно сжимали костяную ручку зонтика. Он мрачно и настороженно смотрел то на Холмса, то на меня[41].
В «Собаке Баскервилей» мы узнаем о прошлом сэра Чарльза Баскервиля от его друга и доктора, Джеймса Мортимера.
«Помню, как сейчас, недели за три до трагического события я подъехал вечером к Баскервиль-холлу. Сэр Чарльз стоял в дверях дома. Я вылез из шарабана и, подойдя к нему, заметил, что он смотрит куда-то через мое плечо с выражением предельного ужаса в глазах. Я круто обернулся и успел только мельком увидеть в самом конце аллеи какое-то животное вроде большого черного теленка. Сэр Чарльз был в таком волнении и страхе, что мне пришлось пойти туда, где оно промелькнуло, и посмотреть, куда оно делось. Но там никого не было.
Это происшествие произвело очень тяжелое впечатление на моего друга. Я провел с ним весь тот вечер, и вот тогда-то, решив объяснить мне причину своей тревожности, он и попросил меня взять на сохранение эту рукопись, с которой я счел нужным ознакомить вас прежде всего. Я упомянул об этом маловажном случае только потому, что он приобрел некоторое значение в последующей трагедии, но в то время все это показалось мне чистейшим вздором, никак не оправдывающим волнение моего друга.
Сэр Чарльз, по моему совету, собирался в Лондон. Сердце у него было не в порядке, а тревога, не давая ему ни минуты покоя, явно сказывалась на его здоровье, хотя причины этого страха были, на мой взгляд, просто вымышленные. Я рассчитывал, что несколько месяцев городской жизни подействуют на сэра Чарльза освежающе и он вернется назад новым человеком. Того же мнения был мистер Стэплтон, который проявлял всегда большую заботу о здоровье нашего общего друга. И вот в самую последнюю минуту разразилось это страшное несчастье»[42].
В рассказе «Камень Мазарини» от острой тревоги страдает доктор Ватсон после того, как герои сталкиваются с опасностью.
– Но вы говорили о какой-то опасности, Холмс?
– Ах да, на всякий случай вам, пожалуй, не мешает обременить свою память адресом и именем убийцы. Вы сможете передать эти сведения в Скотленд-Ярд в виде прощального привета от преданного Холмса. Его зовут Сильвиус, граф Негретто Сильвиус. Запишите: Мурсайд-Гарденс, 136, Норд-Вест. Готово?
Честное лицо Ватсона нервно подергивалось. Ему было слишком хорошо известно, что Холмс никогда не останавливался ни перед какой опасностью и скорее склонен был недооценивать ее, чем преувеличивать. Ватсон не привык тратить время даром и решительно поднялся.
– Можете располагать мной, Холмс, в ближайшие дни я совершенно свободен[43].
К этой истории мы больше не вернемся, она и без того довольно причудливая – Конан Дойл сделал попытку описать историю Холмса и Ватсона со стороны третьего лица (вторая подобная попытка отражена в рассказе «Его прощальный поклон»).
Тревожное расстройство в Викторианскую эпоху
Изучение тревожного расстройства как медицинского заболевания оказалось непростой задачей.
В медицинских текстах Викторианской эпохи есть множество упоминаний о «тревоге», однако нет никаких доказательств того, что она рассматривалась в качестве отдельного заболевания, как это происходит в современном мире.
Тревога проходила либо как симптом болезни, либо как ее причина. В текстах, написанных психиатрами того времени, нет специальных разделов, посвященных тревожному расстройству.
Сложно определить, когда тревога стала считаться заболеванием. Зигмунд Фрейд придумал «невроз тревожности». Его ранние работы на эту тему датируются 1890-ми годами, то есть примерно периодом нашего исследования. В то время эта концепция была связана с изобретенным Фрейдом же термином «либидо» – «тревожность возникает из либидо в процессе его подавления».
Первой попыткой классифицировать психиатрические заболевания стало руководство DSM-1[44] 1952 года. Но даже тогда тревожное расстройство не рассматривалось как отдельное заболевание, оно считалось симптомом «психоневротических расстройств».
Только в третьем издании, DSM-3, в 1980 году «тревожные расстройства» стали отдельными заболеваниями, и в них вошли: фобические расстройства, тревожные состояния и посттравматическое стрессовое расстройство. Думаю, пациенты с тревожными состояниями удивятся, узнав, насколько «молод» этот диагноз.
14
Эпилепсия
Эпилепсия + Шерлок
На мой взгляд, в рассказах о Шерлоке есть три упоминания об эпилептических припадках. Это еще одна глава, в которой все зависит от того, как мы интерпретируем написанное. Есть еще два упоминания о припадках, но я считаю, что они представляют собой другие состояния: в «Постоянном пациенте» припадок связан с каталепсией, а в рассказе «Вампир в Сассексе» припадок связан с состоянием бреда. Есть также многочисленные упоминания конвульсий, но большинство из них связаны со страхом и прочими эмоциями, но не с эпилепсией.
Прежде всего, в «Этюде в багровых тонах» эпилепсия использована в качестве метафоры для иллюстрации нервозности преступника, Джефферсона Хоупа, когда его задерживает Холмс.
Но в память мою навсегда врезалась эта минута – торжествующая улыбка Холмса и его звенящий голос и дикое, изумленное выражение на лице кэбмена при виде блестящих наручников, словно по волшебству сковавших его руки. Секунду-другую мы, оцепенев, стояли, словно каменные идолы. Вдруг пленник с яростным ревом вырвался из рук Холмса и кинулся к окну. Он вышиб раму и стекло, но выскочить не успел:
