в районе предстоящего наступления все свои силы, – огорченно промолвил Николаи. – Если русские начнут наступление хотя бы на несколько дней раньше, то Познанский и Бреславский армейские корпуса не успеют занять позиции, оставленные войсками, переброшенными нами в район Торна. И тогда русские могут прорвать фронт…

– Это мало вероятно, – уверенно заявил Людендорф. – Даже из той телеграммы, что была послана Рузким в войска неделю назад и расшифрована только сегодня, видно, что «пехота утомлена и ей необходим продолжительный отдых и доукомплектование». Так что раньше середины ноября ждать удара русских не следует. А вот нам есть резон опередить их и ударить силами армии Макензена на Лодзь. Я думаю, что уже однажды побитый нами Ранненкампф поостережется кидать свои войска на помощь 2-й армии, тем более что основной удар придется именно по армии Шейдемана.

– Вы правы, говоря о нерешительных действиях Ранненкампфа, – поддержал генерала Николаи, – ведь недаром его 1-я армия значительно отстала от остальных, тем самым удлинив линию фронта. Этим неплохо было бы воспользоваться и нашей 8-й армии…

– Я подумаю над этим, – недовольным голосом прервал Николаи генерал, – но только после захвата Лодзи. А вы, господин подполковник, вместо того чтобы давать свои рекомендации штабу, лучше бы сказали мне, кто после вашего отъезда будет руководить разведкой и контрразведкой на Восточном театре военных действий. Ваш прежний ставленник, майор Айсман, как видите, не оправдал доверия.

Явно уязвленный упреком генерала, Николаи, сдерживая себя, глухо промолвил:

– Я учту ваше замечание в своей дальнейшей работе. А в отношении нового руководителя разведки я уже распорядился. Майор Клюге, прибывший накануне из Берлина, уже знакомится с положением дел на восточном фронте.

– Да, не очень-то богатое хозяйство достанется майору, – усмехнулся Людендорф, – после провала лодзинской резидентуры ему придется нелегко.

– Я уверен, что дни русской Лодзи сочтены, так что возобновлять там агентурную работу просто нет необходимости, – сдержанно ответил Николаи, – а в пригороде Варшавы у меня на связи более осторожный и деятельный резидент, которого я завербовал еще во время своей службы в Кёнигсберге. Это лейтенант Краузе, правда, в Варшаве он известен, как немецкий колонист Эрнст Зонненберг. За многие годы своей работы он создал в российской Польше такую агентурную сеть, что перед началом войны на столе кайзера были не только некоторые мобилизационные документы Варшавского военного округа, но и подробные планы крепостей. Я уже не говорю о менее значимой разведывательной информации…

– Удивительно! – воскликнул генерал. – Ведь вы как-то говорили мне, что резидент может результативно работать на вражеской территории год, в лучшем случае два. А сколько лет работает ваш?

– Уже более пяти лет.

– Не кажется ли вам это подозрительным?

– Нет! – уверенно заявил Николаи. – В своем варшавском резиденте я уверен полностью. Это фанатически преданный кайзеру офицер, проживающий в России, который по ряду личных причин, умрет, но не станет работать на русских. Кстати, недавно он информировал меня о том, что русские что-то заподозрили, найдя в штабах спешно отступающих наших войск копии своих мобилизационных планов и секретных приказов, и их контрразведка тщательно проверяет не только секретоносителей в штабах и на телеграфе, но и живущих в Варшаве и окрестностях немцев.

– Мне кажется, что вашего резидента необходимо срочно вывести из-под удара, – сказал задумчиво генерал.

– Майор Клюге как раз и занимается разработкой плана оперативного прикрытия резидента. Мы готовим к заброске в тыл Северо-Западного фронта агента из числа попавших в плен русских офицеров, давших согласие работать на нас. У него будет довольно ответственное, но явно невыполнимое задание, в результате чего он рано или поздно окажется в руках русской контрразведки. Для связи якобы с нашим агентом в России ему будет названо имя моего давнего знакомого, полковника Мясоедова. Биография этого русского офицера достаточно замарана темными связями с иностранцами и контрабандными сделками. По имеющимся у меня данным, он не брезговал не только контрабандой, но и переправкой лифляндцев на Запад. В настоящее время полковник занимает высокую должность в генерал-квартирмейстерской службе штаба 10-й армии. Русская контрразведка обязательно схватится за это дело, хотя бы для того, чтобы найти оправдание последним военным просчетам своего командования. Останется только навешать на полковника «всех старых и новых собак». И этого козла отпущения обязательно отправят согласно закону военного времени на эшафот. Таким образом, мы сумеем хоть на какое-то время отвести подозрение от нашей резидентуры. Отправим русским очередного троянского коня. А судебный процесс над офицером, кроме всего прочего, еще и подействует разлагающе на общество, в котором все чаще и чаще проявляются симптомы шпиономании, а это, в свою очередь, будет во многом влиять на отношение русских солдат и офицеров к войне…

– Я привык мыслить конкретными категориями, – перебил Николаи генерал, – и потому не намерен выслушивать ваши домыслы о моральном разложении русской армии. В наш век техники никакой солдат не устоит от плотного ружейного и артиллерийского огня, а раз так, то дайте мне нужное количество солдат, оружия, боеприпасов и техники, и я заставлю русских пятиться до их сибирской берлоги, без всяких там планируемых вами общественных катаклизмов. В вашем решении я вижу лишь один резон: любыми путями отвести подозрение от резидента. И штабной русский офицер подходит для этого дела как нельзя лучше. Кстати, откуда вы знаете этого русского полковника?

– О-о! – воскликнул Николаи. – С ним у меня связаны лучшие воспоминания моей жизни. Если у вас есть немного времени, то я мог бы рассказать довольно интересную историю, связанную с Россией и с ним.

– Фриц, принесите нам кофе и шоколад, – приказал генерал заглянувшему в кабинет адъютанту, – и постарайтесь, без особой на то надобности нас не тревожить.

– Яволь, мой генерал! – щелкнул каблуками майор и тут же исчез за дверью.

Пригласив Николаи за небольшой столик, стоявший впритык к окну, на котором в объемной хрустальной вазе красовались разноцветные круглые и продолговатые птифуры, от которых исходил манящий аромат ванили и шафрана, Людендорф открыл дверцу шкафа и, достав поднос с двумя хрустальными бокалами и начатой бутылкой французского коньяка, поставил его на стол. Потом, плеснув по полбокала ароматной жидкости, он провозгласил:

– За победу германского оружия! – И тут же опрокинул содержимое в рот.

– Прозит, – отозвался подполковник, последовав его примеру.

– Попробуйте, Вальтер, – указал на птифуры генерал, – это очень вкусно и полезно для мозгов – кондитеры добавляют туда мой любимый шафран.

– Да, я где-то читал, что шафран способствует росту и обновлению тканей головного мозга и улучшению памяти, – удовлетворенно промолвил Николаи, попробовав птифур.

«Надо бы и мне перейти на такой десерт», – подумал он, прежде чем начать повествование о своей полулегальной командировке в далекую