сторону и попытался скрыться в тёмном парке. Топот оставался за спиной. Я пробежал метров триста. Преследователи не отставали. Они тут на воле жиром ещё не заплыли, а я после стольких лет лагерной пайки к чемпионату по бегу на длинные дистанции был точно не готов. Воры явно сокращали расстояние между нами. Я ещё чуток, уже нарочно, сбросил темп, на ходу достав из «скулы» брюк ресторанную вилку. Потом, резко остановившись, развернулся и выбросил руку вперёд, навстречу ближнему. Вилка на треть вошла ему в горло. Второй, обладатель татуировки «СЛОН», прилично отстал, был шагах в десяти. Я видел лишь силуэт. Он тоже остановился. Поднял руку… Раздался выстрел. Пуля просвистела у самого уха. Я снова побежал. Погони больше не было. Прогремел ещё один выстрел, а вдогонку ему Слон крикнул:

- Угрюмый, сука буду, я тебя достану!

- Будешь сукой, - пробормотал я, продолжая бежать.

Бегу, бегу…

Ох ты, жизнь воровская! Чёрно-белая. То вниз, то вверх; то густо, то пусто… Сегодня здесь, завтра там… Но где бы ты ни был, ты не живёшь, а борешься за жизнь; не смотришь, а высматриваешь; не отдыхаешь, а лишь набираешься сил… И ты всегда настороже! Расслабляться нельзя ни на минуту! Это состояние боевой готовности входит в привычку. Это уже в крови. Внешне спокойное и даже отчасти ленивое поведение лишь скрывает постоянную внутреннюю собранность и готовность сорваться, бежать, отразить или нанести коварный удар.

Воровская жизнь в натуре начисто лишена какой бы то ни было романтики. Всё до грустного обыденно и прозаично.

Хотя справедливости ради должен признать, в молодости я находил в ней своё очарование. А что ныне? Всё та же, но уже опостылевшая воровская жизнь… Другой я не знаю, не представляю себе другой…

Вот какие странные мысли посетили мой не отягощённый излишней образованностью мозг. Что наша жизнь, если вдуматься? Бег! Да, да, именно, сплошной, непрекращающийся бег! У одних за, у других от. Потом наоборот. Бегают люди: кто за бабами, кто за благами и наградами; бегут за удачей, за счастьем и за начальством и наконец - за нами, грешными… А мы… Мы бежим и от них, и от себя, бежим от гражданских обязательств, от бремени семейной жизни, от проблем и неудач, от коротких неприятных встреч и длинных утомительных сроков.

Бег по жизни… От и до…

Мысли странные, конечно, однако ничем не хуже, чем у великих. И уж совсем «несвоевременные».

В библиотеке мариупольского СИЗО было всего сорок две книги. За четыре месяца я прочёл их все от «Как закалялась сталь» до критических статей Белинского. Так вот, там была книга ещё дореволюционного издания «Изречения великих людей». Был в ней раздел о жизни. С чем её только не сравнивают! И со сном, и с полётом, и даже с нижним женским бельём.

Впрочем, точнее всего, по-моему, выразился Джек Лондон: «Жизнь – это игра, из которой человек никогда не выходит победителем». А буревестник революции сказал, что жизнь тасует нас, как карты, и все мы лишь иногда, и только случайно – и то не надолго – попадаем на свое место.

Да, весёлого мало.

Мрачно. Но жить тем не менее хочется.

Или нет? Возможно, всё дело в привычке? Да, мать её так! Жизнь – одна из самых вредных привычек.

Кстати, о вредных привычках! Я было испугался, что забыл пачку папирос на столе в ресторане. Но прохлопав себя по карманам, я успокоился, убедившись, что папиросы со мной.

И я, едва лишь успев перевести дыхание, с наслаждением закурил.

 

……

 

Пархоменко жил в конце Сталинского проспекта, в маленьком уютном частном доме. Я гостил у него один раз, ещё до войны. Он жил с матерью, между прочим, солисткой ансамбля «Красные звёзды». У него была ещё младшая сестра, но она слишком рано выскочила замуж за какого-то лётчика и покинула отчий дом семнадцати лет от роду. Я видел её фотокарточку. Красивая.

До Сталинки я добрался на трамвае. Дальше минут десять пешкодралом. Дорогу я помнил. Уж если я где побывал, то вернуться обратно смогу даже многие годы спустя, несмотря на все изменения, какие приносят местности время, или люди, или то и другое.

Было около десяти, однако в доме уже все спали, во всяком случае, свет в окнах не горел.

Я приблизился к двери, осмотрелся и постучал.

В ответ ни звука. Я выждал какое-то время и постучал громче.

- Кто там? – спросил женский голос.

- Открывайте, мамаша. Я друг вашего сына. Однополчанин.

- Вы к Сергею? Его нет.

- Вот те раз! А где он?

- Он в экспедиции.

Что за чёрт! Какая экспедиция? Может, это юмор такой? Но было не похоже, что она шутит. Смутило меня и то, что голос казался молодым. Правда, мать его певица и всё такое…

- Послушайте, - говорю, - я приехал из другого города. В гостиницу устроиться не так-то легко…

Молчание.

- Ладно, - сказал я, - извините… Я вас прекрасно понимаю… Ну что ж, что-нибудь придумаю…

Я развернулся и уже двинулся в сторону калитки.

- Подождите, - попросил голос.

Щёлкнул замок. Я замер и обернулся. Дверь отворилась. В проёме нарисовался хрупкий женский силуэт.

Да, всё-таки никакая сила на свете не способна искоренить доброту и жалость в душе русской женщины.

 

………

 

Вскоре за чашкой чая из продолжительной беседы с Татьяной я для себя уяснил следующее. Порох сейчас где-то на очередных гастролях. Он около месяца-двух живёт дома, месяц – плюс-минус неделя – гастролирует. Танин