Шрифт:
Закладка:
– Не смотрите, не смотрите! Нельзя вам смотреть на такое!
Алексей перевел взгляд за его спину и застыл. Возле стройной разлапистой сосны высилась гора из женских тел. В изорванной одежде, в крови, истерзанные, переломанные, изнасилованные девушки лежали, сваленные в кучу, будто ненужный использованный мусор. Кровь заливала лица и волосы, из-под бесстыдно задранных юбок белели бедра, через кровавые лохмотья просвечивали округлости грудей. Лейтенанта словно ударило снарядом: руки и ноги обмякли, голос пропал, и наступило отупение. Он никак не мог отвести глаз от жуткого зрелища изуродованных женских тел, глаза выхватывали то длинную черную змею косы, то кокетливый неуставной беретик над окровавленным лицом.
Возле кучи мертвецов ползал Федорчук, он не замечал, как по его лицу текут слезы, а из горла раздается скулеж. Парень все пытался уложить миниатюрную фигурку с краю так, чтобы переломанные ноги перестали выворачиваться под уродливым неестественным углом, гладил светлые волосы, слипшиеся от каши из мозгов и крови, что остались вместо разбитого прикладом черепа. И скулил, скулил горько, отчаянно, будто пес возле могилы хозяйки. Соколов подошел на ватных ногах к воющему парню и влепил ему со всей силы пощечину и еще одну. Следом схватил за плечи, просипел сорванным голосом в лицо:
– Нельзя, нельзя так! Живых спасай, живых!
Гошка помотал головой от его ударов, в глазах вдруг что-то вспыхнуло – черное, будто грозовая туча. Он поднялся, перехватил автомат на груди и зашагал к спуску.
– Назад, отставить! Федорчук!
Теперь парня уже было не остановить. Танкист почти кубарем скатился вниз, прошил очередью забившихся в щель между камнями двух стрелков и пошел дальше. Гошка не замечал, как в него летят пули, пробивая ватник, оставляя кровавые отметины на его груди, ногах, впиваясь в живот. Он шагал и нажимал на спусковой крючок автомата. Очередь, снова очередь. Короткая череда выстрелов укладывала всех, кто шевелился в укрытиях. Парень вскарабкался на завал, чей-то меткий выстрел разорвал ему щеку. Но, окровавленный, он сполз вниз и снова выстрелил. Еще очередь, снова! Огонь!
– Стой, нет! Танки откроют огонь! – кричали ему сверху.
Только Гоша, качаясь, шел из последних сил, стекленеющими глазами находил перепуганных фашистов и посылал в них пулю за пулей. От выстрела почти в упор его отбросило назад. Тогда парень встал на колени и пополз, без остановки нажимая на спусковой крючок. Выстрел! Фонтан из автоматной очереди превратил его лицо в кровавую маску. Стрелок рухнул лицом вниз, приподнял голову, последним усилием отправил очередь вперед, так что новая порция подстреленных немцев покатилась с обрыва вниз. Голова его упала на камни, кровь хлынула ручьем, превращаясь в багровую реку, а пальцы все еще нажимали на спусковой крючок. Короткий путь его по немецкой позиции был усеян трупами, со стоном корчились раненые, делая свои последние вздохи.
Укрепление немцев было разбито, бой окончен. Пора было возвращаться к своим. Танки не смогли бы пройти по заваленной дороге в проеме между скалами, им придется проходить прежней дорогой вдоль подтопленных пойм. Но скалы свободны для отряда снайперов, для тех, кто стоит на охране моста. Немецкая группировка ликвидирована – путь свободен.
Алексей спустился вниз, отдал приказ мехводам:
– Укройтесь на территории завода и ждите нашего возвращения. Мы проводим снайперов к нашей линии обороны, после доклада вернемся назад.
Бабенко в знак того, что понял, кивнул. Он не стал задавать лишних вопросов, лишь осторожно уточнил:
– Успели?
Тем не менее по горькой складке возле рта командира, по его молчанию все понял, опустил седую голову. Даже он, пожилой человек, столько видевший в этой жизни, не знал, что сказать, как найти слова утешения молодому лейтенанту, чтобы хоть на немного приглушить боль, бушующую в груди.
В молчании отряд поднимался на вершины и спускался вниз, пока не оказался в поле. Оттуда с другого края из окопов к ним бросились люди – стрелки, командиры, санитары. Их ощупывали, шумели, ликовали, трясли, обнимали. Соколов докладывал по связи об успешном завершении прорыва, отдавал команды ребятам, что запасались тяжелыми канистрами. А перед глазами стояла страшная картина – груда женских тел, мертвых, изломанных. Еще вчера живых, теплых, которых можно прижать во время танца и вдохнуть неуловимый женский аромат. Вот все, что фашисты оставили от них, за несколько часов превратив красоту в гору окровавленной, испохабленной плоти.
Обратно тяжелой дорогой по скалистым холмам было решено не возвращаться. Логунов был снят с обороны моста, так как немцы затихли и больше не пытались захватить переправу. Они погрузились все в один танк и направились по обходной дороге в сторону завода, где ждала вторая часть взвода. По дороге Соколов так и не смог ни с кем говорить. Логунов ничего не спрашивал у непривычно молчаливых танкистов, зорко следил за дорогой. Лишь иногда поднимался на броню, садился рядом с Колькой плечом к плечу, чтобы почувствовать его живое тепло сквозь толщу телогрейки. Через наступающее темное марево сумерек он с тоской на душе всматривался в лица парней. Смотрел и понимал, что не стоит лезть с вопросами, такой камень у них на душе остался после этого боя, что останется он с ними навсегда страшным грузом.
Глава 5
Вся ночь и следующий день прошли в ожидании. Члены экипажей разводили огонь, чтобы соорудить себе ужин из сухпайка, и ждали, когда восстановят связь. В эфире то звучал поток голосов, то раздавался невнятный треск помех. Утром Омаев наконец принял по связи новый приказ: «В связи с участившимися прорывами к мосту отряду танков под командованием лейтенанта Соколова занять позицию для обороны советской территории. Для получения координат прибыть в командный пункт дивизии».
От бытовых простеньких радостей, нескольких часов отдыха черное горе
