– Гульнара, не отвлекайтесь, у нас времени нет на романтику. Вы хотите научиться хирургии, смотрите и помогайте! – резко оборвала женщина девушку и повернулась назад к импровизированной лежанке, где полусидел солдат с вытянутой ногой.

На бедре у него было распухшее красное пятно, рядовой морщился от каждого движения и хватался руками за края своего сиденья.

Гуля протянула ему обрезок резинового шланга к лицу, хирург строго приказала:

– Зажимаешь и терпишь. Не орать, не плакать, не дергаться. Или хромым останешься навсегда, рука дрогнет у меня от твоего крика, и комиссия в инвалиды отправит. Поэтому терпи! Анестезии нет, терпи, потом спирт выдадим.

Бледный мужчина кивнул и вцепился зубами в резину. Врач командовала коротко, словно командир в бою:

– Септик! – На рану полился дезинфицирующий состав.

– Скальпель! – Гуля вложила в ее пальцы блестящее стальное лезвие.

Женщина ловко провела по середине красной опухоли, так что во все стороны хлынули ручейки крови, бросила:

– Зажим! – сноровисто поддела кончиком ножа металлический осколок и вытянула его наружу. Тут же хирургическими крючками она пережала кровотечение, в руку понятливая Гуля уже вкладывала нитки и кривую иглу из стали. Врач аккуратно, будто старательная швея, сделала несколько стежков, после рявкнула:

– Готово, освобождай кушетку, зови следующего. Спирт и перевязка у медсестры в коридоре. Не внутрь, снаружи обрабатывать.

Она кивнула на металлический кусок:

– Забирай, нам ни к чему, навалом такого добра. А тебе память. Внукам будешь показывать.

– Спасибо, – сквозь слезы выдавил бледный мужчина и, держась на стенки, поковылял к выходу.

В эту секунду Гуля подняла глаза, успела улыбнуться прижавшемуся к раме Руслану и бросилась к двери, чтобы помочь следующему пациенту доковылять до кушетки.

Они шли и шли потоком: с пулями в конечностях, с распоротыми осколками телами, заскорузлыми повязками, ожогами по всему телу. Кровь, воспаленные раны, измученные худые грязные тела, то и дело звучал резкий голос врача, раздавался металлический лязг инструментов. Руслан вжался в уголок щербатой рамы и не сводил глаз с Гули, не мог оторваться от ее плавных движений, черных сияющих глаз, сноровистых миниатюрных пальцев. Над ухом вдруг пробасил Логунов:

– Ну ты чего тут, привидение монаха, что ли, увидел? – и тут же осекся, заметив, с какой счастливой улыбкой застыл боевой товарищ. Улыбнулся в усы и похлопал аккуратно по спине влюбленного сержанта. – В штаб к генералу зовут, идти надо, Руслан.

Тот кивнул и глазами попросил – еще хоть десять секунд, обменялся последний раз с Гулей сияющим взглядом и поплелся следом за старшиной.

Генерала он слушал невнимательно, потом, не замечая ничего, хлебал наваристую похлебку из овощей, с щедрыми кусками мяса. Но мысли его были там, в келье старой кирхи, где одна за другой шли операции. Сейчас что угодно бы он отдал, лишь бы хоть на секунду обнять невесту.

Очнулся парень только от голоса командира:

– Ты понял позицию, Руслан?

Омаев виновато опустил голову и покрутил, не слушал. Соколов с недоумением смотрел на парня, перевел взгляд на Василия Ивановича. Но тот махнул широкой ладонью – бывает, задумался Руслан, и попросил:

– Давайте, Алексей Иванович, еще раз про каждую позицию. Очень мудреная схема получилась.

– Ну ничего, генерал тоже два раза переспрашивал, – кивнул лейтенант и снова взялся за карту. – Мост и три важные дороги. Это наша позиция. Логунов держит оборону на лужском направлении, вторая тридцатьчетверка под командованием Бочкина перекрывает путь на Волосово, мой экипаж будет на дороге к Мариенбургу. Организуем засаду, в танке по три человека в экипаже, чтобы было побольше свободного пространства, так как загружать будем по два боекомплекта в каждую единицу техники. Фугасы не берем, только бронебойные. Во время наступления немцы отправят опять на мост свои силы, только теперь подкрепленные дополнительными подразделениями. Не только танки, будет и еще техника, какая точно, не знаю. Поэтому нужно быть готовыми к тому, что появятся «тигры», САУ, средние танки.

Танкисты, соглашаясь, кивнули, понимая, что против «тигров» с толстой броней работает только один вид снаряда – БПС. Бронебойный подкалиберный снаряд, они в дефиците, поэтому сойдут и обычные болванки. Снаряд пробивает броню, осколки которой поражают членов экипажа, а еще поджигает все вокруг. Поэтому гибель экипажа от удушливой гари или пожара – самая частая причина смерти во время сражения. На войне нет времени на смену и чистку одежды, уборку внутри танка. Так что через месяц работы переборки, стены, пол оказываются в пятнах смазки, масла, дизеля или бензина. Про одежду и говорить нечего, пока зальешь все баки, оботрешь ветошью матчасть, комбинезон пропитывается горючим так, что достаточно единственной искры, чтобы танкист вспыхнул как факел. У немецких панцерзолдатен с этим дело обстоит лучше: танки просторнее, с большей дальностью и силой выстрелов, оптика мощная, форма с иголочки. Только так было в начале войны. Сейчас армия вермахта с каждым километром теряла свою силу. Захватчики превратились в ободранных беженцев в обмотках, в бой шли непригодные танки, требующие ремонта, а бравые офицеры теперь чаще искали возможность сбежать с поля боя как можно быстрее.

В любом случае немецкое подразделение отличалось от состава трехвзводной советской роты – 15 тяжелых панцеров и 5 легких Pz.Kpfw.III в отряде запаса (2-е отделение боевого обеспечения) против 10 Т-34 и 40 единиц личного состава. А у них и роты даже нет, взвод из трех машин с неполным комплектом экипажей для того, чтобы на борт можно было взять запасной боекомплект. Совсем неравный перевес по силам, непонятно, как можно противостоять трем танкам против нескольких десятков мощных панцеров с поддержкой.

Алексей продолжал:

– Наша задача – не выпустить танковые силы на перекресток с дорог, чтобы немцы не смогли пройти мост и поддержать свою пехоту при атаке на Красноармейск. И обратно с перекрестка выпускать их нельзя.

– Сколько техники у немцев? Разведданные есть? – Логунов закусил ус, предполагая ответ.

Минимум роту отправляют на поддержку, это двадцать машин и больше ста человек в экипажах против одного танка на дороге. От такого соотношения внутри все замирало от ужаса, Т-34 и двадцать бронированных монстров, каждый вдвое тяжелее легкого советского танка.

Соколов понимал опасения танкистов:

– Открытого боя не будет, с помощью пехоты сделаем два капонира для каждого танка,