Шрифт:
Закладка:
Вот уже почти три месяца женщина мучительно взвешивала, чем обернулось ее потворничество капризам младшей дочери. Она потеряла старшую дочь. Но даже такая высокая цена не помогла Арине привязать к себе Матвея. Наоборот, скорее всего ей все-таки так и придется стать матерью-одиночкой.
— Ох, Аришка, Аришка, что же мы с тобой натворили! — горестно воскликнула она.
— Мам, успокойся. Все будет хорошо. Даже не так, все будет в шоколаде. Если бы ты знала, какая жизнь нарисовалась для нас в перспективе, то не размазывала бы слезы по щекам, а улыбалась.
— Ты о чем, Ариша?
— Ты даже представить не можешь, как Матвей богат. Он тщательно скрывал, что получил наследство. Но я-то давно об этом знаю.
— Откуда, Ариша?
— О! Это тайна за семью замками…
— Опомнись, дочка. Даже если это так, то ты к этому мифическому наследству не имеешь абсолютно никакого отношения.
— Да что вы оба заладили! Сейчас не имею. Но сделаю все, чтобы мне досталась приличная доля от лакомого пирога.
Елена Васильевна заметила лихорадочный блеск в глазах дочери.
— Господи, Аринушка, уймись. Тебе сейчас нельзя волноваться.
— Мать, это ты уймись. Я ведь не больна, а всего лишь беременна.
Мать горестно покачала головой:
— Я думаю, ты должна согласиться с решением Матвея. Он непреклонен насчет женитьбы. И тем не менее обещал тебе и ребенку достойное обеспечение.
— Ха! Скажешь тоже. Я не намерена принимать от него подачки. Мне нужно все… И ты мне в этом поможешь.
— Как? Что я могу?…
— Ты должна уговорить Матвея, чтобы он все-таки женился на мне до рождения ребенка. — В ответ на отрицательный жест матери, Арина стремительно подошла к ней, крепко, почти по-мужски, обхватила ее за плечи. И, заглядывая в глаза, злобно прошипела:
— Сделай это для меня. Иначе… Иначе я что-то сделаю с собой! Я не шучу.
— Ариша, что ты говоришь?! Не смей и думать об этом.
Арина ослабила хватку, слегка даже оттолкнув мать от себя. Та отшатнулась. В глазах был страх.
Дочь между тем продолжала:
— Сходи к нему…
— Но Ариша, я ведь пыталась…
— Плохо старалась. Пойдешь. Бросишься в ноги. И будешь умолять. Поняла? Иначе… я сделаю с собой что-нибудь.
— Но как?
— Не знаю. Придумай что-нибудь.
Арина вышла из гостиной, громко хлопнув дверью.
Мать застыла в напряженной позе. В словах и поведении дочери сквозила такая неукротимая решительность, что не поверить ее угрозам было невозможно.
Глава 24
Матвей
Кажется, такое угнетенное состояние, было у меня в день исчезновения Ксении. Нет, пожалуй, тогда было во стократ тяжелее. Но тогда я жил надеждой, что вот-вот найду ее.
Сегодня меня огорошила своим неожиданным визитом Елена Васильевна. Вот уж не ожидал, что Арина прибегнет к помощи тяжелой артиллерии. Ведь предупреждал, ведь не соглашался на встречу!
Но вот она уже стоит у двери. Я в шоке от ее вида. Как она изменилась за это время. Изменилась, это мягко сказано. Вместо цветущей женщины под пятьдесят, какой она была совсем недавно, так называемая потенциальная теща превратилась в немощную старуху. На вид ей можно было дать более семидесяти.
И вся она была какая-то несчастная, забитая и потерянная. Худая и бледная, словно после тяжелой болезни.
— Неужели так умело играет роль человека в горе? — подумал я, вспомнив недавний разговор с Ариной. — Решили добить меня. Аферистки. Небось тоже туда же — долю свою оттяпать! Далось же мне это наследство! Теперь так и будут ходить по очереди. Как хорошо было последнее время без них.
Опомнившись, что все еще стою ошарашенный перед просительницей, я сделал шаг назад, пропуская ее в прихожую. Незачем демонстрировать перед соседями наши теплые взаимоотношения.
Не успел я прикрыть за ней дверь, как она бухнулась на колени.
— Елена Васильевна! Встаньте немедленно. Это еще что такое! — взывая к ее разуму, я пытаюсь поднять ее. С трудом возвращаю ее в вертикальное положение и силой тащу в гостиную.
Усадив женщину на диван, строго смотрю на нее. А внутри — буря:
— Нет, это надо же так упорно добиваться своего. Что называется, не мытьем, так катаньем.
Во мне борются несколько противоположных чувств. Возмущение. Гадливость. И… жалость. «А вот к последнему прислушиваться нельзя!» — соображаю по ходу, пока она утирает слезы.
Молчание затягивается. Чтобы заполнить возникшую паузу, подвигаю стул и присаживаюсь напротив.
— Ну что, так и будете молчать? Зачем пришли-то? Денег что ли дать?
Сглатывая подступающие рыдания, она все-таки справляется с ними:
— Матвей, миленький, пощади! Я не по своей воле пришла. Не посмела бы без разрешения. Но ведь она грозится что-то сделать над собой!
До меня с трудом доходит смысл сказанного. И я взрываюсь:
— Ну, это Вы бросьте. Не надо меня запугивать. То судом грозились. Теперь это.
— Какой суд, о чем это Вы?
— Так Арина на днях обещала. Все никак не уймется. О каком изнасиловании вы вообще смеете говорить, если она сама притащилась и запрыгнула ко мне в постель!? Нет, вползла, как змея подколодная! Все беды, все несчастья от нее. Ну и Вы, конечно же, ей хорошо подыгрываете.
Выплескиваю ей всю злость, накопившуюся со дня встречи с Ариной.
— Простите нас… обеих. Ни о каком суде мы и не помышляем. Да это так сказано было, от отчаяния.
— То есть как? А не Вы ли не так давно чуть ли не кулаками потрясали, грозясь упечь меня за изнасилование. Какие у Вас доказательства?! Что Вы мне жизнь портите?! — я все больше горячился.
А она, как ни странно, сидела притихшая и смотрела на меня глазами загнанного зверька.
«Стоп! — приказал я себе. — Что это я оправдываться вздумал? Не сметь! Пришла, так пусть и выкладывает, что ей надо».
— Матвей Дмитриевич…
— Ишь ты, — пронеслось у меня, — даже так?
Елена Васильевна продолжала:
— Простите Вы на обеих. Особенно меня. Я во все виновата. Сначала недоглядела за дочкой. Потом встала на ее сторону, всячески поддерживала. Но уже давно жалею об этом. И наказана сполна… Одной дочки лишилась. Сейчас вторая грозится…
Злость, клокочущая во мне, постепенно стихает. На смену ей приходит жалость к этой несчастной женщине. Внутренний голос кричит: «Не слушай ведьму! Это очередной спектакль!» Соглашаюсь. Но вспоминаю ее испуганный звонок, когда ушла Ксюша. Потом еще один. Когда очень просила о встрече, чтобы поговорить.
Может, действительно, раскаивается? Вот только раньше надо было. Да и не
