искусственности. При всей своей мягкости, художественной нежности, он смел в описаниях. Его определения ярки. Отдельные черты выхвачены с решимостью и размахом. <…> В этом великолепии внезапно воспрянула романтическая сила, пришло счастливое обретение чудес, слова, заиграла распаленность воображения, прекрасная и завидная смелость художника» (Пильский П. В. Сирин. Новая книга В. Сирина «Возвращение Чорба» // Сегодня. 1930. 12 января 1930. С. 5).

Иначе оценивал рассказы сборника поэт и критик Г.П. Струве, обративший внимание на опасность поспешных выводов о набоковской подражательности: «Сирина упрекали в подражании Прусту, немецким экспрессионистам, Бунину. Характерно указание на столь несхожие между собою образцы! <…> Но вообще при желании можно этот перечень расширить и прибавить к нему Гофмана, Гоголя, Пушкина, Толстого, Чехова, даже – horrible dictu! для автора – Андрея Белого (я бы только никак не стал включать сюда Леонида Андреева, с которым сближает Сирина в одной недавней рецензии М. Цетлин). Но говорить по этому поводу о подражании и заимствовании просто праздно. Сирин никому не подражает. Он у многих писателей учился (что не плохо), у многих сумел взять многое хорошее, но это взятое у других претворил и переработал в своей очень резко выраженной и очень своеобразной писательской индивидуальности. Рассказы, в которых есть гофмановские элементы (“Сказка”, “Картофельный эльф”), содержат в себе черты, которых мы у Гофмана не найдем. Толстовская любовь к подробным описаниям сочетается порой с пушкинской прозрачностью стиля. Чеховский сюжет, чеховский подход и чеховский юмор в рассказе “Подлец” совершенно не мешает тому, что рассказ этот такой, какого никогда бы не написал Чехов» (Струве Г. Творчество Сирина // Россия и славянство. 1930. 17 мая. С. 3).

Любопытно также тонкое замечание современного отечественного исследователя, обратившего внимание на то, что в прозаической своей части сборник композиционно «закольцован темой воспоминания. В первом рассказе, одноименном сборнику, и в последнем, названном “Ужас”, при несходстве фабул, повторяется сходная сюжетная ситуация: герой восстанавливает в памяти образ умершей возлюбленной, стремясь к сотворению совершенного воспоминания. “…Образ ее станет совершенным…” – надеется герой рассказа [“Возвращение Чорба”]. “Ее образ становится в моей душе все совершеннее…” – откликается ему герой заключительного рассказа» (Аверин Б. Дар Мнемозины. Романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции. СПб.: Амфора, 2003. С. 8).

С. 110. Фредерик Добсон. – Среди известных личностей, носивших фамилию Добсон, Набоков мог знать эллиниста и переводчика Джона Фредерика Добсона (1875–1947), книгами которого английские студенты-словесники пользовались во время учебы Набокова в кембриджском Тринити-колледже.

Было ему двадцать лет от роду… – В первой газетной публикации возраст карлика – двадцать девять лет.

…рост знаменитого швейцарского карлика Циммермана… – В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, которым Набоков, по‐видимому, пользовался, работая над рассказом, сообщается, что рост Принца Балтазара (Циммермана) в 16 лет составлял всего 0,76 м, вес – 9 кг (измерен в 1881 г.).

С. 123. Городок Драузи, в Северной Англии, был такой сонный на вид… – Название этого вымышленного города образовано от англ. drowsy – сонливый, дремлющий. В газетной публикации: Дроузи.

С. 125. «Доктор», – подумал Фред равнодушно… – В английском переводе рассказа доктор носит фамилию Knight (рыцарь, шахматный конь), что постфактум отсылает к первому английскому роману Набокова «The Real Life of Sebastian Knight» («Истинная жизнь Севастьяна Найта», 1939), один из важных персонажей которого гном Зильберман.

ПАСХАЛЬНЫЙ ДОЖДЬ (весна 1924; Эхо. Иллюстрированное приложение к газете «Эхо». 1925. № 15. 12 апр. С. 9–12). Печатается по тексту первой публикации.

В «Пасхальном дожде» и позднее во французском мемуарном рассказе «Mademoiselle O» (1936), который на английском языке и в новой редакции вошел в автобиографию Набокова «Conclusive Evidence» (в авторском русском переводе – «Другие берега», гл. 5), отражены впечатления Набокова от посещения в декабре 1921 г. в Лозанне своей бывшей петербургской гувернантки Сесилии Миотон. С. Польская отметила ряд параллельных автобиографических мест в этих двух произведениях, обратив, помимо прочего, внимание на то, что в рассказе воспитанницу Жозефины зовут Элен. «Еленой звали одну из младших сестер Набокова; Сесиль Миотон стала ее гувернанткой, когда Владимир и Сергей подросли» (Польская С. О рассказе В. Набокова «Пасхальный дождь» // В.В. Набоков: pro et contra. Т. 2. Сост. Б.В. Аверин. СПб., 2001. С. 596).

КАТАСТРОФА (июнь 1924; Сегодня. 1924. 13 июля). Рассказ вошел в сб. «Возвращение Чорба».

14 июня 1924 г. Набоков сообщил матери: «Дела мои идут гладко, плачу <за комнату> вовремя, написал новый рассказ “Катастрофа”. <…> Вторая часть “<Картофельного> Эльфа” вышла; третья (последняя) выйдет в четверг. В “Сегодня” напечатан будет рассказ “Случайность”. <…> (а “Пасхальный дождь” продан в “Эхо” на будущую Пасху за 25 марок)» (BCA / Letters to Elena Ivanovna Nabokova).

С. 136. Марк Штандфусс. – Набоков использовал имя известного немецкого энтомолога Макса-Рудольфа Штандфуса (1854–1917).

…у госпожи Гайзе… – В газетной публикации: Гейзе (еще ближе к имени Шарлотты Гейз, квартирной хозяйки Гумберта в «Лолите»).

С. 139. …от вечерней прозрачности… – В газетной публикации: «от прямой прозрачности».

ГРОЗА (22–25 июля 1924; Сегодня. 1924. 28 сент.). Рассказ вошел в сб. «Возвращение Чорба».

С. 144. плесницы – устар. сандалии.

С. 145. Елисей – ветхозаветный пророк, сын Сафата. По призыву Ильи-пророка сначала стал его помощником и учеником, а затем, после его чудесного вознесения живым на небо, – самостоятельным пророком.

НАТАША (25–26 августа 1924). Впервые опубликован в итальянском переводе Д. Набокова в 2007 г. Оригинальный текст впервые: Набоков В. Наташа / Предисл. А. Бабикова, публ. А. Бабикова при участии Г. Барабтарло // Новая газета. 2008. 20 июня. № 22/23. С. 21–23.

Публикуется по автографу (черновик на 15 страницах с подписью и датой), обнаруженном в архиве Набокова в Библиотеке Конгресса США (LCA / Box 8, reel 7). Нечетко написанная дата рассказа (1921 или 1924 г.) и слишком прямолинейная трактовка в нем темы потусторонности послужили поводом для оживленной дискуссии среди исследователей (Д. Набоков, Б. Бойд, Д. Циммер, Г. Барабтарло), в результате которой он был опубликован в английском переводе Д. Набокова в «Нью-Йоркере» с указанием «около 1924 г.» (в ВНРГ указан 1924 г.). Замеченные мною позднее гомологичные места в «Наташе» и в «Пасхальном дожде» (весна 1924 г.) подтверждают, что первый рассказ был написан, вероятнее всего, в 1924 г. В «Наташе»: «Отец ее нагнул голову в другую сторону и очень тихо, очень взволнованно сказал: “Душенька, сегодня в газете есть что‐то изумительное”». В «Пасхальном дожде»: «…и входил кто‐то, похожий не то на Платонова, не то на отца Элен, – и, входя, развертывал газету, клал ее на стол <…> И Жозефина знала, что там, в этой газете, какая‐то дивная весть…»

Название рассказа (схожим образом Набоков вскоре озаглавит свой первый роман «Машенька») напоминает характерную для И. Бунина особенность озаглавливать короткие лирические рассказы по имени героини (ср.: «Клаша», «Таня», «Руся» и др.). Странные переживания Наташи, которые можно назвать опытами метафизического ясновидения, напоминают описанный Набоковым в «Даре» и «Других берегах» случай из его детства, когда, находясь дома после болезни, он мысленно сопутствовал матери, поехавшей