«Верочка», «Дом с мезонином» и «Дама с собачкой»707. А[нтон] П[авлович] во весь свой рост и во всем своем очаровании встал передо мной без малейшего искажения. Чудесное вступление переводчицы708, указывающее ее чуткость и вкус. Я тотчас же начала розыски ее. Не хотела тебя посвящать прежде времени, но уже не вытерплю: я узнала, что она молодая (38 л.), интересная женщина, талантливейшая переводчица. Мне сказали: «M-me Bredius, Вы должны с ней увидеться, это очень важно!» Мой план заинтересовать ее твоими переводами. Каждое собственное имя русское она отличила ударениями, — читатель не ковыряет наши фамилии. Я в упоении, в восторге от этой дамы, от ее чуткости, от ее таланта. Я должна ее найти. У меня уже много сделано к этому. Я вообще, — если бы силы — влилась бы в наилучшие круги искусства. Мой Dr. Klinkenbergh старается в этом тоже, поскольку ему позволяет время. Он очень занят. И даже когда маму чуть было не повез местный другой врач на операцию, сказал: «хоть и срочно, но я всю ночь занят, оперирую». Мама теперь ходит, но очень осторожна. У Dr. Klinkenbergh’a есть по-моему некоторое ясновидение: когда и доктор, и Сережа ему звонили о маме, он сказал: «ничего, не пугайтесь», а когда врач предложил в машине маму уже в больницу перевести, чтобы м. б. ночью же оперировать, он тоже сказал: «нет, я сам буду завтра в 5 ч. вечера». В это воскресенье был на 7 мин., но маму даже не осматривал: сказал: «м. б. и не надо будет операции». Пока-то спеха нету, но все же м. б. лучше бы было. Не знаю. Все это меня тоже выбило из колеи. Вчера узнала, что «Пути Небесные» почти все проданы в магазине. Должен был другой тоже заказать. Мое самое твердое мнение: никто, никогда не может перевести вещь хорошо не на родной язык. Не сердись, но у Эмерик только потуги. М. о. не так мерзостно, как гадит (именно гадит) Candreia, но и не захватывает, не дает автора. Не может. Как бы ни знала язык. Потому, только потому, я ничего не буду переводить ни на голландский, ни на немецкий. Для голландского только Aleida Schoot. Она гениальна. Она пушкинского «Пророка»709 перевела чудесно! Сама я слышала декламацию. Читая Чехова по-голландски, я не чувствовала, что это чужой язык. Candreia изгадила Чехова. Я не могла долго найти имя переводчицы, не знала, кто перевел. И только сказала: «Господи, как небо от земли эти два перевода». Мне вообще-то немецкий язык совершенно — свой, голландский же с некоторым усилием, но в чтении Чехова было иначе. Schoot я читала без малейшего напряжения, как по-русски, заливаясь слезами. С Кандрейей, точно по русской гати ехала. Все кишки вытрясло, д. мо! И тебя переломала на свой лад. Запретить надо. Чего издатель-то смотрит? Моя мечта сделать другое. Но погожу об этом. Ты меня минуткой меришь, а это сов-сем не так. Ты, милок, меня не знаешь. У меня побольше твоей Эмерикши напор. «Пути Небесные» должна была переводить француженка. Да, да. Только. Чуткая француженка. Об иллюстрации забудь. Иллюстрировать можно только себя. Я закончила намеченное мной для «Чаши», «урок», себе просто. И теперь перейду к своему. Как только пройдет одно дело, о котором тебе напишу тоже. Я боюсь тебе теперь обо всем писать. Ты бранишь меня. А как хочется свободы общения с тобой. Только тогда я могу быть собой, и ласковой и нежной. А из щели — нельзя. В муках и страданиях октября — ноября я пропустила сроки и не приготовила к Рождеству рассказ в католическом журнале, о чем говорил Dr. Klinkenbergh.

Мое «Маленькая девочка видит звезды». Жаль, опять до следующего года. Мне очень нужно Aleid’y Schoot. Ох, как нужно! Подумай: на книге большими буквами «перевод A. Schoot», когда я спросила: «дайте полистаю, каков перевод…», то продавец сказал только учтиво: «перевод A. Schoot, — вот здесь», и указал на имя. Я к стыду ее не знала. А продавец добавил: «У нас книгу берут специально благодаря этому имени, — оно же за себя говорит… заметьте, всегда прекрасный выбор переводов… всегда со вкусом». Верно! Божественно перевела Чехова. Тебя на голландский должна перевести или она, или никто. Нечего д…..ть-то. Я добьюсь. А кто знает, м. б. мы здесь издадим «Чашу» de luxe? Но мне не надо этой чести, иллюстрировать ее. Я не достойна. Я еще мало могу. Но смогу, м. б. Обложка к Чехову ни к чему! Возмутительно. При чем тут Нестеров? И при чем это лицо? Нет, без вкуса. Хочу, и должна иметь написанное И. А. И. о тебе. Должна, требую! Это мне необходимо! Пришли. Верну. О твоих стихах могу написать горы. Я поражаюсь, откуда у тебя, такого необычайного писателя-романиста, такой стих. Будто ты всю жизнь стихи писал. Как же ты одарен! Я поражаюсь. До того прелестно. До того глубоко и легко. До того красиво! Звучно. Я в восторге. А что «Иван-Великий»? Они мне не соизволили ответить, хоть и деловое было. Правда, страдая, я и ему не писала. Не могла. Что у меня с сердцем? Никто не знает. Боль, одышка, шумы, когда лежу, будто что льется в груди. Часто «дрожь» какая-то по сосудам, холодом и жаром. Такое бывало давно. Нервы тогда были. И всегда устала. Сердцем устала. Чувствую, как оно устало. Сердцебиения никогда не бывает, не курю, бросила разом. Ну, Ванёк, Господь с тобой! Молись, не забывай Бога. Я все та же. Отойду и — запою, тебе и другим. Обнимаю. Оля

[На полях: ] Господь да будет с тобой! Будь здоров. Я все осилю и хочу работать. Я буду, если буду жить.

Голубок, не тревожься. Я все та же Оля. На днях пошлю тебе посылку с луковицами для могилы О. А. Надо скоро посадить, тогда весной зацветут.

161

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

18. XII.46 Морозы. 1 ч. дня

Хоть и отапливают хозяйские радиаторы, а все же подтапливаюсь печуркой, к вечеру.

Ольгуночка, милая… как ласковы твои письма! — согрели меня. Как прекрасна твоя душа! какое сердце!..

Посылка твоя — растрогала. Не нагляжусь на курточку, на безрукавку — легка-воздушна! — целую твои золотые ручки. Благодарю маму, поцелуй ей за меня руку.

Твоего куличика — кекса? — еще не коснулся, нельзя еще. Хотя язва поутихла, слава Богу, боюсь испортить, работать надо, а то пустота душе. «Пути» так выправил, что сам ахнул: сократил на 30 процентов! Видала?.. И никак не жаль, напротив… Теперь начну переписывать, что займет недели