Шрифт:
Закладка:
Гедимин снова открыл рот, но куратор уже встал из-за стола. Линкен молча ткнул сармата под рёбра, и тот недовольно сощурился.
— Ну что опять⁈ Он ничего не понимает в реакторах. Что мне, молчать⁈
— Расстреляют тебя, атомщик, — покачал головой Линкен. — Вот я однажды отвернусь — тут тебя и расстреляют.
15 января 37 года. Луна, кратер Драйден, научно-исследовательская база «Геката»
— Один к одному… — Гедимин скрестил руки на груди и презрительно фыркнул. Он стоял в нескольких шагах от реактора, Хольгер — чуть дальше, но сарматы могли говорить через коммутатор, не опасаясь помех, — конструкция, окружённая зелёным свечением, еле-еле теплилась, и это подтверждали и отсветы на защитном поле, натянутом поверх «реакторной ямы», и показания двух дозиметров.
— Ириенский ирренций, — вздохнул Хольгер, проходя вдоль дуги реактора и глядя на сборки; все управляющие стержни были подняты до упора, и вроде бы излучение медленно росло, но ни о какой цепной реакции нельзя было и подумать. — Может быть такое, что у него другая критическая масса?
Гедимин пожал плечами.
— Он хотел такую пропорцию. Я сделал. Оно не работает, — он сердито сощурился на твэлы, точно такие же, как перед последней загрузкой топлива, но удручающе бесполезные. — Что я тут сделаю⁈
Хольгер снова прошёл вдоль реактора, осторожно обогнул «ротор» (диск-обрубок так и лежал, обвязанный датчиками, и с них ежедневно собирали информацию, но куда она идёт, Гедимин не знал) и остановился рядом с сарматом.
— А критическую массу всё-таки надо бы проверить, — пробормотал он еле слышно. Гедимин ничего не ответил. Он смотрел на дозиметр. Интенсивность омикрон-излучения, чуть поколебавшись, приподнялась и замерла.
— И давно он так? — снова подал голос Хольгер.
— С утра, — отозвался Гедимин. — Я не опускал стержни.
— С утра… и ни одной вспышки? — химик посмотрел на часы и недоверчиво хмыкнул. — А… это неплохой результат, не находишь?
Гедимин угрюмо сощурился и отвернулся.
— Результат, ah— hasu… — пробормотал он. — Это не реактор, а так, светильник…
Хольгер, зайдя чуть сзади, положил руку ему на плечо.
— Светильник… — вздохнул он. — Наверное, так и есть. А ты не пробовал снова… выйти на связь?
Гедимин с трудом сдержал раздражённый вздох. «Когда он уймётся⁈»
— Очевидно, нет, — сам себе ответил Хольгер. Его рука так и лежала на плече Гедимина. Тот не стал её стряхивать — в конце концов, работать было не с чем, можно было и постоять на месте, созерцая бесполезное сооружение из четырёх центнеров ирренция.
— Думаю, он постепенно прогреется, — сказал Хольгер. — Такое бывает с урановыми реакторами. Это мы привыкли к ирренциевым. А ведь это ненормально — такой резкий запуск…
Гедимин не ответил. Он, не мигая, смотрел на светящуюся конструкцию и ждал неизвестно чего. Дозиметр давно погас и отключился, и сармат медленно надвинул на его экран пластину брони. Он услышал тихий, едва заметный щелчок — и долю секунды спустя понял, что щёлкнуло трижды — один раз на запястье, дважды — на шлеме, рядом с висками.
К Хольгеру он развернуться не успел — тот в одну секунду оказался на другом краю «ямы», рядом с лестницей, да и было сармату не до него — в черепе словно взорвался «Теггар». Гедимин схватился за голову, стараясь удержаться на ногах; его шатало из стороны в сторону. Мыслей не осталось — только отчаянный вопль ужаса метался внутри черепа — и даже он принадлежал не сармату, и было никак не уговорить вопящего заткнуться. Через несколько секунд (как показалось Гедимину, через час, не меньше) испуганный крик оборвался, сменившись ещё более странным ощущением — кто-то словно метался, то и дело останавливаясь и вскрикивая. Гедимин не понимал ни слова и даже звуков не различал — только посекундно сменяющуюся интонацию, но каждый вскрик вызывал жжение под кожей. Он кое-как выпрямился, смигнул лишнюю жидкость из-под век, — в глазах и в голове немного прояснилось.
— Тихо, — прохрипел он. — Хватит орать.
Внутри черепа наконец настала тишина, но что-то ещё подёргивалось на грани слуха, и кожу неприятно жгло. Гедимин поднял ставшую невероятно тяжёлой руку, открыл экран дозиметра и увидел красный свет. Излучение перевалило за опасный предел. Сармат медленно поднял взгляд на реактор и увидел четыре столба яркого зелёного сияния.
— Уран и торий, — прошептал он, не веря своим глазам, снова взглянул на дозиметр — всё было правильно. Двадцать твэлов из двадцати восьми уже «разгорелись», а пока сармат смотрел на прибор, к ним присоединился ещё один, и на подходе был второй. Кожу на висках уже не жгло — казалось, горячие волокна распределились вокруг глаз, частично — под ними, под кожей и внутри черепа, часть переползла на макушку и стекала вниз по лбу, к бровным дугам. «Медленно, постепенно,» — сармат старался думать внятно и чётко, будто говорил с кем-то внутри собственной головы. «Сначала вот этот твэл, он с краю. Здесь слабее. Да, правильно…»
Твэл «вспыхнул» под его рукой, ударил зелёной вспышкой в глаза, вызвав тревожный писк дозиметра. Гедимин убрал ладонь, медленно отошёл от сборки и оглянулся на лестницу. Хольгер стоял на первой ступеньке, и в его лицевом щитке отражался зелёный свет реактора.
Он так и стоял там, пока «разгорались» последние твэлы, и пока Гедимин опускал управляющие стержни и дожидался, когда реактор «погаснет». Прошло больше часа, прежде чем ремонтник вернул на место пластины брони над висками и медленно повернулся к лестнице. Хольгер всё ещё стоял на первой ступени, не меняя позы, хотя стоять так было не слишком удобно, — он словно окаменел там, у подножия лестницы. Гедимин подошёл к нему, крепко взял за плечо и развернул лицом к подъёму.
Хольгер не сопротивлялся — ни когда его тащили наверх сквозь все три слоя защитного поля, ни когда Гедимин развернул его к себе лицом и ударил наотмашь. Он сам удивился силе своего удара — химик должен был увернуться, уклониться, так или
