Шрифт:
Закладка:
Позже где-то рядом окажутся многие его друзья и враги – все те, кто знал Бальзака при жизни. Но только не они – отец Горио и скряга Гобсек, тщеславный Растиньяк и умный Бьяншон, ловкий Рюбампре, маркиза д’Эспар, княгиня де Кадиньян… Они останутся жить вечно. И будут всегда радовать и огорчать, убегать и догонять, ненавидеть и любить… Они и есть БАЛЬЗАК.
У него всё получилось. «Пустыня» обрела повелителя…
Эпилог
Merci, Paris
Au revoir …
Если долго смотреть в бездну, то бездна начинает смотреть на тебя.
…Когда созерцаешь интересное, главное – держать себя в руках, не забывая, что нельзя объять необъятное. Если же вокруг интересного много, рискуешь потерять самое важное – цель своего созерцания, его суть и смысл. Многое всегда отвлекает от целого; лишь малое фокусирует внимание. Но, как говорится, Платон мне друг, но истина дороже…
Там, в бальзаковском доме в Пасси, где в наши дни разместился музей, уже сами стены подминают под себя волю и чувства. Оказавшись под бременем осязаемых следов Истории, человек забывает о главном. Так и со мной. Необъяснимое чувство, будто я всё-таки что-то забыл – очень важное и необходимое. Именно это непонятное «что-то» сейчас тяжёлым камнем давило на сердце. Но сколько ни вспоминал, ища где-то глубоко в извилинах памяти искомые нити, способные направить мысль в нужном направлении, они, эти ниточки, предательски путаясь и переплетаясь, возвращали меня к исходной точке. Вернее, ни к чему. По-прежнему оставалось ощущение некой пустоты, чего-то недоделанного, впопыхах забытого. Был бы рядом умный человек, мелькнула мысль, уж он-то бы подсказал. Взять того же Оноре… Стоп! Вот она, ниточка. Ну конечно, Бальзак!
Теперь я понял: ОН всегда находился поблизости. И когда я бродил по тихим парижским улицам, помнившим тяжёлую поступь Оноре, и даже когда с замиранием сердца осматривал его знаменитую «берлогу». Просто я об этом как-то не догадывался, да мне и в голову такое не приходило! Однако не факт, что так оно и есть. В любом случае следует вновь побывать в доме-музее на улице Ренуара. Иначе лишь одни догадки и раздумья ни о чём.
…Как будто не выходил отсюда. Не зря в этом музее с такой любовью сохраняют дух писателя: полное ощущение его присутствия. Всё просто: ОН здесь. Нужно лишь внимательней приглядеться. Скорее всего – за дальней портьерой, у окна кабинета. И колыхание занавески не случайно, это не проделки ветра: там явно кто-то есть. Молча стоит, стараясь, чтобы никто его не увидел. Но посетителям кажется, будто это движение от очередного порыва ветра, и потому никто на окно не обращает внимания.
Стоило на мгновение (всего лишь на миг!) отвлечься, как плотная штора становится неподвижной. Там уже никого! Стоявший за портьерой исчез. Куда? Из другого окна, с выходом во двор, видна новая группа людей; они громко разговаривают, смеются, перебивая рассказ экскурсовода. Вот оно что, голоса людей спугнули того, кто всю свою жизнь прятался от незнакомцев. Всё ясно: тайно для всех невидимка пробрался к известному лишь ему ходу, чтобы, спустившись ниже, выйти к заднему двору и…
Работник музея лениво качает головой: он понятия не имеет, где тут могут быть какие-то потайные ходы. Может, и были когда-то, мямлит он, но ведь сколько времени-то прошло…
Назад, к выходу! Обойти небольшой квартал, пройтись по узенькой улочке Рок (нынешней Бертон), над которой чуть ли не нависает старый бальзаковский сад, и выйти… к заветной двери. Я, наконец, вспомнил, о чём так долго и безрезультатно думал: старая зелёная дверь времён Бальзака имеет ещё одну феноменальную особенность. Говорят, иногда она открывается. Но при одном условии – если рядом никого нет.
Если я всё правильно рассчитал, через несколько минут из этой двери выйдет ОН. Возможно. Но опять вилами по воде. Зачем ему выходить, когда можно спокойно переждать окончания многолюдной экскурсии? То-то и оно. И всё же шанс есть. Самый лучший вариант – встать за межевой столб недалеко от ворот. Этот столб – не что иное, как древний пограничный камень – так называемый борн, когда-то отделявший графство д’Отей от графства Пасси. Вот и табличка на стене, рассказывающая о том же. А сейчас – ждать.
Говорят, выскальзывая из этих ворот, Бальзак обычно пребывал в отличном настроении – как-никак обвёл вокруг пальца очередного нежелательного посетителя. А когда с носом оставались кредиторы – о, подобная победа его особенно вдохновляла! Могу представить, как он радовался и, напевая под нос, поигрывал своей бесценной тростью. Кто знает, возможно, даже насвистывал. Так что эту дверь с полным правом можно было бы назвать Воротами Радости.
Что это, неужели свист? Не может быть! Показалось, это просто галлюцинация. Где-то читал, бывает и такое. Ждёшь – и начинаешь видеть или слышать. Хотя, по правде сказать, вряд ли, чепуха. Выдумки и…
Теперь свист раздавался всё явственней. От неожиданности пришлось оглянуться, может, кто из прохожих. Никого. Тогда – за стеной, за той зелёной дверью. Стало трудно дышать, тело забила мелкая дрожь. Ну вот, не хватало ещё мандражки. А свист за дверью всё усиливался. Неужели я его просчитал. Ещё немного, и… Раздался незнакомый звук – то ли скрип, то ли… Ну да, это звук открываемой двери. Она в углублении в стене, я же – за межевым столбом. Поэтому никого и не вижу. Пока не вижу. А вот сейчас… Уже слышится поступь человека, открывшего тяжёлую дверь. Пора…
– Bonjour, monsieur!
Выхожу навстречу тому, кого так жажду увидеть.
– Bonjour, monsieur!..
– Нет, брат, уж извини. Никакой я не мусье, ха-ха…
Свист сильно давит на уши… Ещё немного, и голова расколется надвое. Сильно вздрагиваю и… обнаруживаю странную картину. Во-первых, никакой двери нет и в помине: я в салоне самолёта. Во-вторых, со мной разговаривают. Сосед, сидящий рядом в кресле, усатый балагур, считающий, что я по ошибке принял его за «мусье». И в-третьих, голова наполнилась рокотом и свистом… от рёва самолёта: мы идём на взлёт. Нет, надо же так опростоволоситься. Уж если не везёт – так по-крупному. И как теперь
