Шрифт:
Закладка:
Города без боя сдаём! Рысью уходим!
Нет, разве это слыхано?
Стрельцов думает: «Хотя бы зенитчики поддержали нас в случае танковой атаки, но они, наверное, потянутся к Дону, прикрывать переправу». Переправа эта находилась возле станицы Вёшенской. Как начал Шолохов в «Донских рассказах» кружить вкруг родовых мест, так и не перестал ни в «Тихом Доне», ни в «Поднятой целине», ни в третьем своём романе.
«А чего, собственно, они околачивались в этом хуторе?» – ругает Стрельцов зенитчиков, но это на самом деле Шолохов ругает тех зенитчиков, что не стреляли, когда бомбили его дом.
«Все устремились к Дону, – горько размышляет Стрельцов (Шолохов!), – по степям бродят какие-то дикие части, обстановки не знает, должно быть, и сам командующий фронтом, и нет сильной руки, чтобы привести всё это в порядок… И вот всегда такая чертовщина творится при отступлении!»
Это же пораженческие настроения!
Но главы романа шли четыре дня подряд сразу и в «Правде», и в «Красной звезде». Если бы не личная сталинская виза – никто и никогда не увидел бы этих строк.
На 8 мая пришлась сцена боя: «Придавленная пулемётным огнём, пехота противника несколько раз пыталась подняться и снова залегала. Наконец, она поднялась, короткими перебежками пошла на сближение, но в это время танки круто развернулись, двинулись назад, оставив на склоне шесть догорающих и подбитых машин.
Откуда-то, словно из-под земли, Николай услышал глухой, ликующий голос Звягинцева:
– Микола! Умыли мы их, блядей!.. Они с ходу хотели взять, нахрапом, а мы их умыли! Здорово мы их умыли! Пускай опять идут, мы их опять умоем!»
Слово «блядей», впоследствие снятое в переизданиях брежневских времён, газета «Правда» в 1943 году, хоть и поставив после «б» отточие, спокойно, без ханжества, печатала – всей стране на обозрение.
Воениздат тут же выпустил главы романа отдельной книжечкой.
…По окопам ходили бойцы, удивлённые беспощадным, со знанием дела описанием боёв, солдатского быта и ошарашенные пропечатанными матюками:
– Вань, ты глянь, а чего тут за слово такое спряталось? Пойду политруку покажу. А то он мне ругаться не велел…
Что-то, наверное, есть мистическое в том, что дата той публикации совпала с подписанием акта о безоговорочной капитуляции в Берлине, до которого оставалось ровно два года.
* * *
За делами военными и литературными не забыл Шолохов ни про свою Вёшенскую, ни про друзей-товарищей. Принёс письмо в ЦК от секретарей РК Боковского, Базковского, Вёшенского и Верхне-Донского районов о бедственном положении дел на Верхнем Дону в силу отсутствия семян и горючего к весеннему севу: «Зная о занятости т. Сталина, просим доложить правительству о положении дел в наших районах…»
Через две недели – в условиях войны! – правительство освободило все эти районы от хлебозаготовок и выделило продовольственную и семенную ссуды, лес, тракторы, комбайны и по шесть пудов хлеба на каждого члена семьи колхозника.
Следом навестил ведомство Берии и добился, наконец, освобождения из ссылки закадычного товарища – писателя Ефима Пермитина. Поинтересовался и судьбой другого знакомого, ростовского писателя и драматурга Александра Павловича Бибика, арестованного в один год с Пермитиным. Тогда Шолохов об этом не узнал, но не так давно ему дошло от Бибика тайными путями письмо с призывом о помощи. Теперь просил и за него.
«Их много, товарищ Шолохов, – сказал ему Берия в одну из встреч и философски добавил: – А голова у вас одна…»
Бибика вскоре вызвали к лагерному начальству и сказали: Шолохов тут спрашивал о тебе – сдаётся, ты ему письмецо скинул: если не хочешь продлить свой срок – не пиши больше. Война кончится, тогда подумаем, освобождать тебя или нет.
Но и тут не закончилась шолоховская страда. Директор Вёшенской средней школы попросил посодействовать в приобретении школой учебных пособий. Проезжая очередным зигзагом – фронт, Вёшенская – через Москву, Шолохов забежал к министру просвещения: выручай, отец. Кто ж будет отказывать полковнику, депутату, орденоносцу и писателю, чей роман «Правда» печатает? Через три недели в станицу пришла гружённая пособиями машина.
В сентябре советские войска взяли, наконец, Дорогобуж – и пошли дальше, к далёкой ещё границе.
В октябре 1943-го Шолохов перевёз семью из-под Уральска в Камышин. Поселились в бывшем доме купца Федосеева – старинной усадьбе. Теперь Шолоховы никому уже не мешали и могли расположиться вольготнее.
Всё это время то здесь, то там его нагоняли солдатские письма: передавали то из «Правды», то из «Красной звезды», то из Воениздата.
Капитан Алексей Викторович Шпак, 15 мая 1943 года: «Дорогая “Правда”. Известно ли вам, каким огромным успехом пользуются напечатанные главы “Они сражались за родину”. Во многих блиндажах передовой линии фронта я видел вырезки шолоховского произведения (рота получает только одну центральную газету) и их читают, перечитывают одинаково и командиры, и красноармейцы. Столько восхищения, столько споров, а с ними и укрепления веры в победу нашего дела, мне думается, что не принесло ни одно художественное произведение, написанное за время войны.
На фронте я со второго месяца начала войны. Я знаю, какую огромную роль сыграла статья Ильи Эренбурга. Мне кажется, что если Константин Симонов больше ничего путного и не напишет, то за автором “Жди меня”, “Убей его” останется почётное место в истории литературы. Большая заслуга Твардовского. “Тёркина” полюбили красноармейцы. Афоризмы Тёркина вошли в быт фронта. Но Шолохов не сравним ни с кем».
Письмо от 19 мая: «Дорогой наш друг и учитель Михаил Шолохов!
Посылаем Вам наш боевой привет!
Мы, фронтовики, бойцы и командиры, прочитав главы из Вашего романа “Они сражались за родину”, помещённые в “Правде”, восхищены Вашим великим
