Шрифт:
Закладка:
Теперь словно бы в очередной раз сменялись декорации. В составе Верховного Совета неизбежно появятся новые писатели – Владимир Ставский погиб на фронте ещё в ноябре 1943-го, теперь вот Толстой.
Шолохов и так находился в центре советской литературы – но в 1945-м, накануне сорокалетия, он становился старшим по стране, верховодящим. На смерть Толстого он откликнулся статьёй «Могучий художник». Её опубликовали 25 февраля в «Правде».
Там два текста – его, вверху, и Николая Тихонова – под ним. И общее соболезнование от деятелей культуры, под которым тоже симптоматично размещены подписи. Первая – Тихонова: в 1944 году он был отозван с фронта и назначен председателем правления Союза писателей вместо разжалованного с этой должности Фадеева. Тихонову пришлось оставить родной Ленинград и переселиться в Москву, где он стал главным литературным чиновником в Союзе.
Вторая подпись – Шолохова. Третья – философа, директора Высшей партийной школы Григория Александрова. Дальше уже шли Сергеев-Ценский (писательский старейшина), Леонов, Фадеев, Асеев, Демьян Бедный и все прочие; Панфёров, Всеволод Иванов и Гладков были уже на третьей строчке, Серафимович, Пришвин, Пастернак – на пятой.
Прозорливый человек уже в тот день мог бы догадаться, что депутатами Верховного Совета следующего созыва, помимо Шолохова, станут трое: Тихонов, Фадеев, Леонов. Так в 1946-м и случится.
Шолохову редко удавались публицистические статьи; он не любил, да и, пожалуй, не очень умел их писать – от них почти всегда за версту несло казёнщиной, как и в этом случае. Но в тексте памяти Толстого есть один абзац, который может показаться и, скорее всего, является вполне искренним: «Все мы испытывали чувство большой, тёплой радости оттого, что вот он – жизнелюбивый, брызжущий искромётным русским талантом, Толстой живёт и творит рядом с нами, с любовью и надеждой следили за его творчеством, жадно листали страницы журналов в поисках его имени…»
Шолохов читал всё основное, созданное Толстым; многое не могло его не восхитить, но слово «русский» здесь точно появилось не случайно. Все 1930-е годы отстаивая славу и память казачества, после той самой сцены с Эренбургом, теперь Шолохов вышел на иной уже рубеж, считая необходимым утверждать ещё даже не задуманную, но уже нуждающуюся в проговаривании «русскую партию» – в литературе и не только.
Во время войны за тихими дружескими столами, а то и с кружкой кипятка в землянке Шолохов несколько раз повторял, что русский народ понёс на полях сражений самые страшные потери – и благодарность ему должна быть соразмерной вкладу.
…На прощании в Доме союзов Шолохов стоял у гроба в почётном карауле. Военная форма, подтянутый, строгий.
Хоронили Толстого на Новодевичьем, 26-го. Стоя у могилы, Шолохов осознанно повторил: «Толстой – писатель большой русской души… он находил простые, задушевные слова, чтобы выразить свою любовь к Советской отчизне…»
Сначала – русский, потом – советский. А не наоборот.
* * *
В марте Шолохов последний раз коротко выезжает на фронт: Третий Белорусский уже взял Кёнисберг и Пиллау: фашизм доживал последние недели. Шолоховская война закончилась в том марте: полковничьи погоны, медаль за Сталинград, медаль «За оборону Москвы». Его ещё не увольняли в запас, но никаких заданий уже не давали.
В Москве несколько раз, чувствуя близость великого дня, он уходил в загулы. Гостей предусмотрительно домой не водил: там строгая Мария Петровна быстро охладила бы пыл компании. По старой традиции вёл всех в «Националь». Пил, что любопытно, в числе прочих с Фёдором Панфёровым – который ведь едва ли не врагом был когда-то, а теперь что с него взять? В литературной иерархии Панфёров опустился ниже не на ступень, а на всю лестницу. Так что наливай, Федя!
Неуёмный Лудищев, собиравший о Шолохове все слухи, рассказывал, что однажды за раз Шолохов прогулял 26 тысяч рублей. Скорее всего, врали; но что-то да прогулял, конечно. Мария Петровна поняла: надо мужа из Москвы вывозить. На фронте не убили – так сам себя загубит.
8 мая Шолохов встретил в Вёшенской. Узнал о победе одним из первых: позвонили из Москвы и сказали, что капитуляция подписана. Перецеловал всю родню, а заодно и новых собак, что уже завёл для охоты. Переугощал всех ещё не спавших соседей. Прокричав сколько положено и не положено «ура» – всё равно не мог успокоиться и выдумать, что же ещё такого сделать, чтоб утвердить это счастье навсегда.
Заснуть не мог, конечно.
Товарищ вспоминал, как 9 мая Шолохов явился к нему на квартиру чуть свет.
Открыл дверь:
– Михаил Александрович?
Тот, уверенно подавая красную ткань, принесённую с собой, велел:
– Пиши лозунг о победе.
Так и видишь эту картину: едва рассвело, а Шолохов, один, идёт по станице: материя – как красное знамя на плече. То самое, что в «Они сражались за Родину» несли, отступая, от русской границы до самого Дона и дальше – его герои, его бойцы, его дети.
Товарищ: «Я разрисовал. Нашей радости не было конца…»
9 мая 1945 года указом Президиума Верховного Совета СССР Шолохов был награждён медалью «За победу над Германией».
Он победил.
Близкие вспоминают: Шолохов потом часто вспоминал о войне и вообще любил военные разговоры. Многое в его пересказе представало неожиданно и ярко весёлым, жизнеутверждающим. Как, впрочем, и у других настоящих фронтовиков.
Не только Мелехова, но и Лопахина он наделил чертами собственного характера, отсыпал им от души со своих щедрот.
Но помнят и другое: даже многие годы спустя Шолохов будет, крича, просыпаться – кошмарные сны о войне будили его.
Опять заходили стаей бомбардировщики по-над головой.
«Знакомый отвратительный свист бомбы вырос мгновенно, сомкнулся с оглушительным взрывом…»
Это он, его проза – его знание, впечатавшееся в мозг.
…Достав папиросу и торопливо закурив – он успокаивается, трогая бешено пульсирующий висок…
Или снилась та очередь, что, когда ехали в Каменск-Шахтинский, прошила зеркало машины – прошла бы на полметра вбок и пробила темя, мозг, вышла сквозь затылок?
Или опять полз сквозь поле, видя, как взлетает вверх выбитая снайпером земля?
Или в сталинградском окопе в который раз умирал на его руках молодой боец, собирая холодную землю в ладони?
Или снова и снова – погибала мать?
Это никогда уже не закончилось.
Глава тринадцатая
Демобилизованный
В 1945 году отдельным изданием вышли главы романа «Они сражались
