Солдаты муниципальной гвардии прошли очень медленно. Замыкающий унтер-офицер постоянно поглядывал назад, чтобы сообразовать темп взвода с движением короля, все еще невидимого для Шарля и его гостей.

Сразу же за этим авангардом проследовали несколько человек, вооруженных дубинками, – в этих людях без труда можно было узнать ажанов в штатском. Эти тоже, не скрываясь, скользили испытующими взглядами по деревьям, людям и фасадам, располагавшимся по правую от них руку.

Приветственные возгласы достигли – судя по всему – пароксизма. Барабанщики еще воодушевленнее застучали в барабаны, отбивая шаг на месте обтянутыми белыми гетрами ногами.

– Маршал граф де Лобо, главнокомандующий национальной гвардией! – объявил Кола-Дюнорман, дрожа от волнения всем телом.

– Внимание! Внимание! – пробормотал Шарль сквозь зубы.

Маршал ехал верхом в одиночестве: расцвеченный мундир небрежно распахнут, правая рука пропущена за жилет, под широкую ленту ордена Почетного легиона. Чем-то походивший на бульдога, он хмурил брови и, пристально рассматривая дома, ничуть не скрывал своего беспокойства.

– Видите, как он встревожен? – заметил Кола-Дюнорман. – И однако же, уже не столь сильно, как несколькими минутами ранее: театр Амбигю, у которого ожидалось покушение, они миновали и задышали свободнее. Обманчивая безопасность!

Не успел он закончить, как все те, кому были адресованы эти слова, вскочили со своих стульев, поддаваясь порыву, и некоторые под влиянием целой гаммы эмоций воскликнули:

– Король!

Действительно, то было сродни настоящему чуду: видеть собственными глазами короля Франции – последнего из французских королей, – да еще в столь торжественный и кровавый день!

Сезар, стоя у окна, вскинул руки в знак одобрения.

Луи-Филипп приветствовал толпу широким жестом и поправил на голове надетую наискось треуголку с белыми перьями и трехцветной кокардой. На нем был синий, обшитый серебром мундир генерала национальной гвардии, широкая лента Почетного легиона, серебристые эполеты и белые брюки, выделявшиеся на ярко-красном бархате седла. Король ехал на восхитительном сером, в яблоках скакуне Режане, который шел гарцующей поступью; уздечка была золотой, с кокардами на суголовном ремне; седельная кобура и само седло сочетали позолоту и пурпур. Слева от монарха располагались – в форме бригадных генералов – герцоги Орлеанский и Немурский; справа, в форме капитана 1-го ранга, – принц Жуанвильский. То был его первый публичный выход.

Полковник Рьёсек, отсалютовав шпагой, встал справа от короля. Солдаты национальной гвардии бряцали ружьями, приветствуя своего государя. Один из офицеров, граф де Лаборд, объезжал их шеренги, собирая петиции. Вокруг Луи-Филиппа расхаживали полицейские в штатском.

Позади короля и принцев начала появляться импозантная кавалькада кортежа: маршалы и генералы в обшитых золотом нагрудниках, двое министров в нарядах не менее блестящих: господин Броли и – совсем маленький, посаженный на гигантскую лошадь и, казалось, раздавленный весом украшенной перьями шляпы – господин Тьер с его очками и крючковатым носом.

– Ах! – нечаянно воскликнул Шарль.

Стоявший у окна Сезар резко повернулся к внутренней части комнаты с лицом, выражавшим живейшее изумление и растерянность, и сделал три шага в направлении дверей. Внезапно та, что вела в прихожую, распахнулась. Шарль остановился в паре метров от этой двери. На пороге возник высокий смуглолицый, с бакенбардами, мужчина: на голове – цилиндр; сюртук, украшенный лентой Июльского креста, строго застегнут на все пуговицы, до самого подбородка. Он тяжело дышал, словно только что поспешно взбежал по лестнице. Было видно, как он с высоты своего роста произнес несколько коротких слов. Лицо его было суровым, в глазах полыхал огонь.

Сезар – а люминит демонстрировал лишь его спину – сделал неопределенный жест, который мог передавать массу бурных эмоций: возмущение, протест, удивление. Взмахнув руками, он что-то ответил на вопрос вошедшего, но что именно – никто так и не понял.

Непрошеный гость с быстротой молнии вскинул руку. Короткий пистолет удлинил его кисть, словно некий чудовищный указательный палец. Мелькнула вспышка. Сезар упал – плашмя, лицом вверх, без конвульсий. Но его убийца устремился к окну, так как…

Так как в ту же секунду, когда полыхнул пистолетный выстрел, другая вспышка вырвалась из-под жалюзи на третьем этаже красного дома. Густой черный дым поднимался от проклятого окна, и блестящий генштаб, обстрелянный косоприцельным огнем адской машины – убитые и раненые, лошади вперемешку с офицерами, – валялся на мостовой в лужах крови. Чуть впереди король пришпорил своего серого коня, который спотыкался, раненный пулей… Луи-Филипп то и дело подносил ко лбу руку в белой перчатке, словно был удивлен тем, что на перчатке не остается крови. Принцы били Режана по бокам плоскими частями своих сабель, вынуждая его двигаться вперед. Лошадь принца Жуанвильского повалилась на землю: пуля разворотила ей грудь. На тротуарах бульвара грудой обагренной кровью позолоты лежали маршалы и генералы. Маршал Мортье и полковник Рьёсек были убиты наповал; на генерала Эйме, лишившегося кончика носа и теперь пытавшегося подняться на ноги, было страшно смотреть. Один из скакунов, раненный в туловище, мчался в направлении Шато-д’О, унося с собой какого-то удержавшегося в седле офицера.

Смертельная траншея протянулась и среди солдат национальной гвардии и зрителей под вязами, где человеческий ураган, вызванный безудержным бегством обезумевшей толпы, также унес немало жизней.

Убийца Сезара, переступив через свою жертву, смотрел на все это несколько секунд, судорожно вцепившись руками в поручень. Затем – лицо его, сделавшись землистым, выражало несказанное изумление – с растерянным видом оглядел установленную на треноге подзорную трубу, машинально по ней похлопал и, вероятно приняв какое-то решение, выбежал из комнаты, не забыв закрыть за собой дверь.

Дымок от пистолетного выстрела медленно рассеивался, увлекаемый к окну, за которым и исчезал бесследно.

– Ортофьери, не так ли? – спросил Шарль у своих соседей.

– Несомненно, – твердо заявил Люк.

– Не сказал бы, что это бросается в глаза, – заметил Бертран. – Все эти граждане 1835 года одеты однообразно, по моде того времени, что делает их поразительно похожими друг на друга. Возможно, это и Фабиус Ортофьери. Но я бы в этом не поклялся.

– В любом случае сам ты можешь быть спокоен, – сказал Шарль, пожимая ему руку. – Это уж точно не человек с тростью.

– Ха! Что верно, то верно! Рад, что ты об этом подумал!

Этими словами они обменялись быстро и вполголоса. Историческая сцена завершалась в жутком беспорядке, резко контрастировавшем с церемонной тишиной рабочего кабинета, где с неподвижным взглядом и раскинутыми в стороны руками – почти такой, каким его запечатлела акварель Лами, – спал вечным сном Сезар.

Королю удалось двинуть лошадь вперед. Он приветственно помахивал треуголкой гвардейцам, сопровождая эти жесты теплыми, как можно было понять, апострофами. Смятение нарастало. В то время как Луи-Филипп продолжал свой путь в сопровождении выживших из эскорта и сотни с лишним украшенных