Люба пообещала приехать из Ленинграда вместе с братом-близнецом Леонидом. Они оба тоже постарели, и Люба теперь носила очки, сдавливавшие переносицу и придававшие ей вид «ученой птицы». А Рудольф показался Любе неизменившимся, разве что ходил он более медленно и выглядел более величаво. Он даже похвастался: «Смотри, у меня еще целы все зубы, и очков я не ношу». Как и раньше, опасаясь КГБ, Люба норовила уронить перчатки и наклониться всякий раз, когда на нее устремлялся объектив репортерской камеры. «Ты не хочешь разделить мою славу?» – спросил ее Рудольф. «Нет, Рудик, – ответила она. – Эта слава мне дорого обойдется. КГБ не дремлет». Люба боялась, что ее уволят из престижного Физико-технического института имени Йоффе, если узнают, что она не вышла на работу, чтобы встретить Нуреева.

Рейс в Уфу должен был вылететь ночью, поэтому Рудольф поехал в город – прогуляться по Красной площади. По словам Местра, там он лучился «глубоким счастьем». Но, по злой иронии, узнавали его не бывшие соотечественники, а лишь туристы из Америки и Европы. Перед тем как отправиться на прием во французское посольство, Рудольф побывал вместе с Любой и Леонидом в квартире их друзей на окраине Москвы. Для Любы эта встреча была оживленной беседой старых друзей. Но Рош-Оливье Местр был поражен тем, как неуместно выглядел там Нуреев: «Конечно, Рудольф был рад пообщаться со своими друзьями, и они встретили его очень тепло. Но было так странно видеть такого неординарного человека, как Нуреев, уже привыкшего к совсем иному стилю жизни, который он мог себе позволить, в дешевой, крошечной московской квартирке, в которой практически ничего не было, кроме электричества и водопровода».

Самолет, вылетевший рейсом 339 в Уфу, был переполнен пассажирами. Видавший виды салон, потрепанные сиденья; на многих громоздились чемоданы и коробки. Расхлябанные столики-подносы обескураживающе хлопали во время взлета. Ошарашенный состоянием самолета, Рудольф пребывал в тревожном волнении почти весь полет. Но вот, наконец, в пять минут третьего ночи, самолет приземлился. Уфа утопала в снегах, и на артиста нахлынули воспоминания. Он рассказал Местру и Ренге, как носил с собой в школу самодельные коньки и «цеплялся за проезжавшие мимо машины, чтобы прокатиться по льду». От взора Местра не укрылось: Нуреев «был встревожен, словно чего-то опасался, и в то же время возбужден, словно ждал, что случится чудо».

К удивлению Рудольфа, вся семья встречала его в vip-зале «Интуриста». Широко улыбаясь, он обнял Разиду, а та протянула ему букет красных гвоздик. Купленные ею еще днем дорогие розы завяли при минусовой температуре. Все остальные родственники показались Рудольфу такими же чужими, какими показались они с сестрой своему отцу Хамету, когда тот вернулся с войны. Рудольфу представили сыновей Разиды – 25-летнего Виктора и 18-летнего Юрия, а также его племянницу Альфию, дочь Лиллы. Ей едва исполнился год, когда Рудольф привез для нее коляску из Восточной Германии во время своего последнего визита домой в 1961 году. Теперь у Альфии уже был свой сын, 6-летний Руслан. Перед встречей она пыталась представить, как может выглядеть ее знаменитый дядя, по его детским фотографиям, а теперь, оказавшись с ним лицом к лицу, ощутила неловкость и не могла связать двух слов. В ожидании его приезда Альфия с помощью Разиды переклеила обои в своей комнате и обшарила всю Уфу в поисках сливочного масла (она была уверена, что оно понадобится дяде для бутербродов).

Старше Рудольфа всего на три года, Разида в свои пятьдесят два выглядела на все шестьдесят: седеющие волосы, изрезанный морщинами лоб, скрипучий голос. Учитывая поздний час, Разида отвезла Рудольфа и его спутников в гостиницу «Россия» – мрачное здание в центре города с огромной статуей Ленина перед фасадом. Как и в прежние времена, на каждом этаже гостиницы сидела дежурная с ключами.

В девять утра Разида пришла за братом, чтобы отвезти его к матери. После инсульта Фариду парализовало, и она почти ослепла. Прикованная к постели, она доживала свой век в многоквартирном четырехэтажном кирпичном доме неподалеку от Октябрьского проспекта, в пяти минутах езды от гостиницы – в той самой тесной квартирке, о которой Хамет с гордостью писал Рудольфу в год его бегства. Теперь мать делила две комнаты с дочерью Лиллой, внучкой Альфией, ее мужем Олегом и их сыном. Фарида и Лилла занимали одну спальню. Лилла также была парализована (она так и не оправилась после несчастного случая на дороге), и Альфие приходилось ухаживать и за глухонемой матерью, и за бабушкой. Разида заботилась о своей собственной семье.

Альфия провела Рудольфа в комнату Фариды; мать лежала в полубессознательном состоянии. При виде немощной, тщедушной старушки, совершенно непохожей на ту энергичную и порой грозную женщину, какой ему запомнилась мать, Рудольф испытал шок. Фарида потеряла голос, и, хотя она изредка издавала слабый шепот, родным пришлось научиться читать по ее губам. Фарида глянула на сына, словно припоминая что-то. Рудольф увидел, как дрогнули ее губы, но с них не слетело ни звука. «Он настоящий?» – спросила она внучку. Рудольф захотел узнать, что сказала ей мать; Альфия объяснила. «Она подумала, что он ей мерещится», – вспоминала позже Альфия. Рудольф был удручен. Он не ожидал, что они не смогут поговорить друг с другом. Альфия оставила его наедине с матерью. Рудольф вышел из комнаты через час, безутешный: «Вы можете себе представить? Она меня не узнала!»

Разида бросилась к постели Фариды. «Ты знаешь, кто это был, мама? Ты узнала его?» «Да, это был Рудик», – прошептала Фарида. «Я прочитала это по ее губам, – вспоминала Разида, – но он был так расстроен, что не поверил мне, когда я передала ему, что она сказала».

Лилла тоже была серьезно больна, но даже в своем помутненном сознании она сразу же узнала брата. Когда он погладил ее по плечу, Лилла повернулась к Альфие и, просияв, вымолвила: «Рудик, Рудик». Увидев ее восторг, Рудольф поцеловал сестру. Но подавленный таким «воссоединением» с семьей, Рудольф не стал садиться за праздничный стол, накрытый для него Альфией. А лишь выпил стакан водки и закусил его хлебом с маслом. «Мы все ощущали смущение, – призналась Разида, представившая Рудольфа своему мужу Борису. – Было трудно завязать разговор. Мы не знали, что сказать».

Рудольф вышел из дома, побродил по знакомым с детства местам, но эта прогулка не развеяла его отчаяния. Фотографу из новостного агентства ТАСС поручили запечатлеть его визит домой. Но Рудольф не пустил его в квартиру матери, и тогда фотограф попросил поводить его по памятным местам. Рудольф согласился, и к ним присоединились Разида, его племянник Юрий и внучатый племянник