Я не видела ничего кроме бледно-желтых глаз.

Малин. Ненавижу тебя. За то что ничего не чувствуешь.

Почему истинный — он, а не кто-то из приезжих? Таких же нормальных, как я.

Я бы не сопротивлялась. Не сдерживалась. Сама бы шагнула навстречу.

— И ты? — воскликнула блондинка, перетягивая на себя мой затуманенный взор. — Девочкам надо уступать. Я верну ее целой, успеете наиграться.

Растянутые в кокетливой улыбке губы хотелось подретушировать. Разбавить кровоподтеком, например.

— Я не вещь, — процедила я, — и никому не позволю "играться" со мной.

Столичная с притворным сочувствием покачала головой и повернулась к Дрейку.

— Я всего лишь дам ей пару уроков хороших манер.

Он поймал мой взгляд. Даже не представляю, что в нем.

Во мне с факелом наперевес разгуливает взбесившаяся истинность, приговаривая: "Кто не спрятался, я не…"

— Наденешь ошейник и поводок, заставишь ползать на четвереньках и лизать тебе пятки? — усмехнулся Дрейк.

— Хорошая идея, спасибо, — блондинка сжала его плечо. — Хочу-хочу. Мур-мур.

Острый алый ноготь прошелся по нижней губе Дрейка.

Больше не хотелось смотреть на него. Очередной столичный, такой же, как остальные.

Вдох внезапно отозвался щемящей тоской в груди. Она тяжелым шаром прокатилась по ребрам и упала в живот.

На глаза набежали слезы. Внезапный, совершенно беспочвенный, страх больше никогда не прикоснуться к Малину, буквально выворачивал сознание. Раскурочивал все несущие конструкции здравомыслия.

Откуда это взялось?

Отрешенно проследила за своей рукой, будто не я ей управляю, а нечто чужеродное. Тепло разлилось по ладони, мягкая ткань футболки словно облизала нежную, ставшую слишком чувствительной, кожу.

Как сопротивляться?

Биение сердца под рукой. Ненавистное.

Злость хотела вонзить когти в плоть, а истинность умоляла услышать стук, пропустить через себя чужой пульс.

Давя ногтями на футболку, вдавливая ее в кожу, повела наверх.

В бассейне Малин прижимал меня к себе и было легче. Истинность не молчала, но и не вопила отчаянным раненым зверем.

Вдруг сработает?

Горячая гладкая кожа обжигала. Миллион мелких иголочек-искорок пронзили всю поверхность, включая пальцы. Покалывание в подушечках усилилось и сменилось слабыми импульсами.

Микроток, расслабляющий натянутые до невозможности мышцы, прошел по телу.

Разжала челюсть, выдыхая через рот.

Прикрыла веки, сглатывая дикую сухость. Не веря, что крушившее и ломавшее меня изнутри медленно затихало.

Собственное тяжелое дыхание оглушало.

Прижалась лбом к твердой груди.

Не хочу снова. Не хочу опять проходить через истинный ад.

Безжалостно впилась ногтями в бока Малина. Стальные мышцы под кожей не позволяли продавить. Доставить ему хоть какой-то дискомфорт — уже радость.

— Ненавижу, — выдохнула, почти не размыкая губ.

Малин не прикасался. Он терпел мои ногти, лоб, прижимающийся через футболку, но не трогал.

Хорошо это или плохо? Не знаю. Я хочу никогда его больше не видеть и не хочу отпускать.

— Эй, пока мы обсуждаем цену, вы уже тискаться начали? — возмущенно вопросила блондинка.

Я успела позабыть и о ней, и о Дрейке.

Впилась ногтями сильнее, представляя, как сжимаю шею столичной стервы.

— Малая, я тебе не подушка для иголок, — с неприкрытыми недовольством прозвучало над ухом, — втяни когти.

Сделала все в точности наоборот — надавила сильнее. Не из вредности, а из-за до боли знакомого прозвища. Тим никогда не говорил "сестра", не называл по имени. Всегда только Малая.

— Я вообще не разрешал тебе прикасаться ко мне.

Отстранилась, не убирая рук. Закипая от злости, негодования, под воздействием проклятой истинности каждая эмоция ярче и острее.

Глядя в бледно-желтые глаза запустила пальцы под футболку и с маниакальным удовольствием вонзила ногти в кожу.

Малин недобро повел головой, во взгляде если не желание прибить меня на месте, то около него.

— Ты ничерта не чувствуешь, — зашипела ненавистно, — и даже не представляешь, что испытываю я.

— Я в этом виноват? — он издевательски приподнял брови.

— Мне плевать. Я хочу, чтобы ты тоже страдал.

Широкая ладонь обхватила шею под подбородком.

Сглотнула от легкого давления, вместе со страхом чувствуя кое-что еще.

Возбуждение прокатилось внизу живота. Чужеродное желание, чтобы Малин стянул мои волосы на затылке, поставил на колени и локти…

Это. Не. Я.

Не я!

— Тебе нравится, — Малин пристально всматривался в мои глаза, чуть сдавливая шею, ослабляя, поглаживая большим пальцем.

Отбросить его руку — не так сложно. Легче легкого. Но я не могла пошевелиться. Смотрела в его глаза и плавилась в котле с оловом.

Грубая ладонь отчего-то стала казаться нежнейшим шелком, наэлектризовывая кожу в месте прикосновения.

— Макс, какого хера? — голос Дрейка доносился будто из другого мира. — Отойди от моего слейва.

В желтых глазах блеснула злость. Челюсть заметно напряглась. Он неторопливо отнял руку, перестав касаться моей шеи.

Тонна ледяной воды, не меньше, рухнула на меня, придавливая к полу. Внутри мгновенно затянуло в паническом недостатке нужного и необходимого.

— Я терпеливо жду, — известил Дрейк с налетом иронии.

Взгляд Малина осязаемо мазнул по сгибу шеи, оставляя незримый след.

Столичный с легкой усмешкой отступил на шаг.

Захотелось обнять себя руками, чтобы согреться от накатившего холода, пробившего на озноб. Недолгий. Холод быстро сменился болезненным пекло.

Обняла лицо ладонями в приступе дикого отчаяния.

Что мне делать? Что?!

Сбежать?

А поможет? Как надолго?

Я готова пойти добровольцем на любые эксперименты, лишь бы никогда больше не проходить через это снова.

— Максик, ты можешь взять ее в любое другое время, — тягучий голос блондинки действовал на нервы. — Уступи мне.

Уступи!

Мой истеричный смешок растворился в тишине комнаты.

— Оливия, я на твою плату пока не согласился, — голос Дрейка звучал обыденно.

Пока я была не в себе, они успели обсудить плату? Так нечаянно моргну, а меня уже продали.

— Дре-ейк, ну, не будь вредным. Ты ведь не такой. Ты милый, чуткий, понимающий.

Я не дождалась окончания спектакля театра абсурда.

— Вы бы друг с другом поразвлекались, у вас для этого все есть, — я смотрела в пол перед собой, мечтая раствориться.

— Слышите? — возмутилась блондинка. — А я ее научу, как надо разговаривать со столичными.

— Я безнадежна, — хмыкнула безразлично и с протяжным вздохом согнулась пополам от болезненной истомы. — Черт…

Принцип понятен: чем сильнее сопротивление, тем сильнее проявление. Своеобразное наказание за непослушание.

Функционировать вдали от истинного можно — проверено. Выхода как минимум два: согласиться на эксперимент, и если он окажется неудачным, убежать. Далеко, насколько возможно. И жить дальше.

— Я сам хочу поразвлекаться со своим новым слейвом, — безмятежность Дрейка порождала волну тревоги. — Обсудим ее аренду в другой день.

Яростный стук каблуков ритмично вспарывал пространство.

Я смотрела на белые с желтыми вставками кроссовки Малина, не разгибаясь. Не хочу видеть столичных.