ー Значит так, мои юные зрители. – постановила Оливия, усаживаясь на стул. – Я предлагаю заканчивать этот неуместный фарс, и моё слово будет окончательно звучать следующим образом: вы расстанетесь здесь и сейчас, чтобы не портить свою жизнь, а заодно и не волновать жизни близких. Сделаю акцент на том, что пусть лучше это закончится сейчас, пока ваш неосознанный флирт не привёл к последствиям, которые уже так просто не исправить.

ー А если мы не согласны? – возразил Томас.

ー Во-первых, я бы попросила не обобщать мнения и говорить исключительно за себя. А во-вторых, я по большей части жду решение от собственной дочери. И если для того, чтобы его услышать, мне нужно выдвинуть ультиматум, то я выдвигаю ультиматум: пусть выбирает между мной и тобой!

Кэтрин стояла и не могла поверь в то, что происходит: с одной стороны, её не отпускал мужчина, которому она была бесконечно дорога и любима, а с другой, её ждала мать, чью любовь она всю жизнь так рьяно старалась получить. Сердце колотилось, как бешеное: складывалось впечатление, что от одного её ответа зависит судьба целого мира.

В результате, отталкиваясь от собственных чувств, она просто не смогла принять это решение. Кэтрин начала думать о том, кому из соперников её выбор причинит большую боль, а, возможно, даже поставит под сомнение дальнейший ход жизни.

Пройдя все тяготы принятия решений, томительное ожидание подошло к своему логическому завершению. Кэтрин повернулась к Томасу и обняла его, тем самым освободив руку, что он держал всё это время. По её щекам текли слёзы, по телу шла лёгкая дрожь, а сердце начало биться в одном ритме с его. “Прости меня, если сможешь…” – прошептала Кэтрин, выпуская Томаса из своих объятий.

После она уже не могла смотреть ему в глаза: она не хотела видеть его слёз. Вместо этого Кэтрин предпочла отвернуться и встать возле окна, которое находилось за спиной у Оливии. Таким образом, больше не говоря ни слова, она обозначила для всех своё решение, в результате которого раздался громкий хлопок дверью.

ー Так будет лучше для всех. – сказала Оливия, обнимая Кэтрин.

ー За что ты так со мной? – сквозь слёзы прозвучал закономерный вопрос.

ー Когда–нибудь ты поймёшь, что всё это было только ради тебя…

Тревога

Прошло чуть больше недели с тех пор, как Кэтрин видела Томаса в последний раз. Они прервали общение, вечерние звонки и всяческие попытки к тому, чтобы поддерживать связь. Однако не только эта связь была потеряна: Кэтрин и Оливия, даже находясь в одном доме, за всё время наговорили друг другу не больше десятка фраз, которые не имели никакого широкого смысла. Разве что подогревали нависшую атмосферу тревоги в доме.

ー Кэтрин, настало время ужина! – доносился голос из кухни.

ー Я не голодна, мам. – крикнула в ответ Кэтрин.

ー Не говори ерунды! – возмутилась Оливия. – Ты целый день не выходишь из своей комнаты. И если таким способом ты пытаешься избегать меня, то это не приведёт ни к чему хорошему.

Под натиском голода и сомнительных аргументов Кэтрин всё же согласилась сесть за один стол с родной матерью.

ー Я обо всём договорилась – с завтрашнего дня ты записана на приём к доктору Штольцу.

ー Ты отправляешь меня в психиатрическую больницу?!

ー Нет, я отправляю тебя на приём к психологу. Он поможет тебе преодолеть эти больные отношения и сформировать правильное представление о том, какой мужчина должен быть рядом с тобой.

ー И какие же из больных отношений он поможет мне преодолеть? – с недоверием переспросила Кэтрин.

ー Не понимаю вопроса. – смутилась Оливия. – Я про твои отношения с этим, явно недостойным тебя, юношей.

ー А, может быть, мы впервые в жизни поговорим о наших с тобой отношениях?

ー На что ты сейчас намекаешь?

ー На то, что ты сейчас пытаешься решить проблемы, которые были вызваны прежде всего именно твоим безразличием ко мне!

ー Как ты можешь так говорить?! Я родила тебя, я тебе вырастила, я пахала день и ночь, чтобы ты ни в чём не нуждалась – и вот так выглядит твоя благодарность?! Мне очень обидно слышать от тебя такие слова, Кэтрин…

ー Обидно?! – переспросила Кэтрин. – Да что ты знаешь об обиде? Знаешь ли ты, каково это – месяцами ждать твоего приезда, подстраиваться под твой актёрский характер и всё равно в результате не заслужить твоего внимания? Всё моё детство ты выбирала друзей, мужчин, себя наконец, но только не меня…

ー Да я всё отдала, всю свою карьеру загубила, чтобы дать тебе жизнь! И после всех моих жертв ты смеешь говорить мне такие вещи? Я могла блистать в лучших столичных театрах, иметь славу, успех, деньги наконец, сделав я вовремя аборт. Но я выбрала более сложный путь и посвятила рассвет своей молодости роли матери! Неужели после всего этого, я не заслужила права участвовать в твоей жизни?

ー Если ты не заметила, открою тебе маленькую тайну о том, что я всю жизнь была одна: сама принимала решения, сама себя успокаивала, сама себе давала советы, и после этого, ты считаешь, что вправе рушить мою жизнь своими представлениями? Я выросла с няней, в условия полнейшей нищеты и ненужности. С другой стороны, возможно, ты права и за какие-то моменты я должна быть благодарной. Например, за ту же самостоятельность, ведь, как оказалось, нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что в твоей семье всегда есть проблемы и тебе просто некуда принести ещё и свои. А потому ты учишься решать свои проблемы самостоятельно: как можешь, как умеешь. Чтобы со временем, уже не думать о том, что проблемами нужно с кем–то делиться, ты привыкаешь к тому, что рассчитывать тебе просто не на кого.

ー Ты не права, Кэтрин. Я намеренно вырастила тебя самостоятельным ребёнком, который с ранних лет понимал, что такое ответственность за свой выбор и решения. Ты должна быть мне благодарной, за то, что я смогла дать тебе стержень, волю к победе. Ведь будь ты мягкотелой слюнтяйкой, всё могло быть совершенно иначе!

ー Я благодарна тебе за волевой характер и самостоятельность, но я прошу, ответь мне на вопрос: почему ты не дала мне любви? Обычной материнской любви, которую дают не за характер, не за победы, не за самостоятельность, а просто так, без условий и поводов?

ー Как это я тебя не любила?! Я надрывала своё здоровье, пахала за троих, чтобы у тебя всё было, чтобы