Амазонки эту силу развили запредельно. Настолько, что их полные жизни джунгли для монстров и Сеятелей стали лесом смерти. Здесь, куда бы враги ни пошли, духи предков амазонок, духи священных зверей, духи реки и деревьев, полные ярости, праведности, силы, злобы, мести и отваги, незримыми наблюдателями следят за ними. Они дают подсказки друг другу, координируют стражей леса и дают им свои силы во время сражений. Они даже, что удивительно, способны воздействовать на ману своей силой и таким образом творить магию.

В общем, смерть для жителей этих мест — это лишь короткая остановка на пути вечной службы Священному Древу. Эти духи повсюду здесь, и они следуют многовековым заветам, помогают детям леса, оберегают Вайшарес от беды. Если тем надо перейти на другой берег реки, духи с радостью направят свои силы на воздух под ногами своих потомков и создадут невидимый мост. Либо сделают их тела лёгкими, словно невесомые перья. Могут даже создать невидимую руку, взять ей потомка и перенести его на другой берег, нарушая законы физики. В общем, вариантов много.

Это земля чудес. Место, где магия переплетается с ещё одной, не менее загадочной силой, дарованной удивительным Древом. Думается мне, что это Древо, как и Гри, когда-то было обычным мутантом, пока не появились зачатки разума. Потом за тысячи, а может, и миллионы лет приспособилось, развилось и обзавелось помощниками в виде местных племён. Симбиоз мегамутанта, который не желает делиться своими землями, своими джунглями с захватчиками, и детьми леса, что кормят его, следуют его воле, помогают ему защищаться от незваных гостей.

Мадейя не особо стремилась рассказывать о своём «боге». А когда говорила, зерно истины было слишком тяжело рассмотреть за её фанатичными мудрёными речами. Всё, о чём я догадался, было плодом моих интуитивных размышлений на основе наблюдений и десятков прочитанных книг. А ещё я понял одну простую вещь: если на этих землях появится Гри, она умрёт. Если я прав, то Священное Древо никогда не допустит появления конкурентов на своих землях. А Гри более чем достойна стать конкурентом. Её возможности даже меня пугают…

Вообще, меня стало напрягать это состояние эйфории, в которое впала Мадейя после близкого знакомства с Романовым. Да-да! Не он голову потерял, а она! Хотя, может быть, она сама по себе такая… Жизнерадостная. В любом случае мы не лезли не в своё дело и старались не обращать на них внимания, но вчера во время обеда всё немного изменилось…

Мадейя решила, что пора уже поесть чего-то вкусного, и отправилась за какой-то местной костлявой змеюкой с очень, как она сказала, интересным вкусом мяса. Водилась она в изобилии, но только в одной части Амазонии, где мы и проходили. И пока мы во время привала остались одни, Романов огорошил нас признанием:

— Вы можете мне не поверить и посчитать меня сумасшедшим, но… я не хочу, чтобы она возвращалась.

И, естественно, мы стали допытываться. Романов не стал особо скрывать свои чувства в тот раз, хотя вся его натура была против подобных откровений. Уж кто-кто, а Константин не из тех людей, что раскрывает свою душу и мысли другим людям. Тем более таким, как я.

Если убрать весь тот поэтический бред, которым он пытался описать происходящее с ним, а это иначе как первой влюблённостью безусого юнца и не назвать, то выходило, что при виде неё его всего разрывает от счастья и он превращается в собачонку, готовую бегать вокруг Мадейи, собирать цветы, убивать ради неё всех, кто косо посмотрит. Словно ревнивый мальчишка… Но как только она уходила, наваждение словно ветром сдувало.

— Гипноз? — предположил Багратион.

— Псионика? — высказался и Буревой.

Романов лишь покачал головой и пожал плечами.

— Не существует гипноза, способного настолько незаметно сбить меня с толку. А если и есть, то почему наваждение со временем спадает? — негромко ответил он и посмотрел на меня.

— Она не псионик. Гипноза у неё нет. Но что у неё есть, так это помощь духов, способных воздействовать на цель различными типами магии, — ответил я и пробурчал, вспоминая, как она и в мою душеньку вмешалась незаметно: — Могут даже духовно влиять…

Романов, скорее всего, и понятия не имеет об этой удивительной структуре внутри каждого из нас… Как я понял, узреть собственную душу — редкий дар. По крайней мере вне земель Амазонии. И если бы я своими глазами не видел изменения в своей душе после встречи с Мадейей, то и не узнал бы, что она хоть как-то на нас повлияла.

Мы негромко беседовали в ожидании возвращения Мадейи и пришли к выводу, что, каким бы ни было её вмешательство — хоть влияние невидимых для нас духов её предков, хоть манипуляции с душой, — сделать с этим мы ничего не можем, так как у нас нет способов защититься от этого. По крайней мере у Романова точно нет.

Константин Игоревич выслушал наши рассуждения и попросил быть осторожными, особенно когда она рядом с ним, ибо он не уверен, на чью сторону встанет в случае конфликта между нами. Мы приняли это к сведению, и я решил-таки задать интересующий меня вопрос о его магии. То, что это как-то связано с хрономантией, которой владела и Мадейя, было понятно. Но я так и не увидел проявления этой магии, кроме небольшого взрыва во время битвы в горном посёлке.

Ответить он мне не успел. Я почувствовал возращение Мадейи, сообщил спутникам и Романов тут же кивнул в сторону Багратиона. Намёк я понял, и мы принялись наблюдать за возвращением амазонки. Охотница вернулась с добычей и радостно принялась готовить барбекю на камнях. И стоило Мадейе показаться, как выражение лица и настроение Романова изменились. Он тут же подорвался ей навстречу, чтобы помочь с разделкой и готовкой змеюки.

Вкус у мяса действительно оказался интересный. И мелкие кости, что мы оставили во время разделки, после готовки стали хрупкими и без проблем пережёвывались. В общем, вкус был чем-то средним между копчёной дичью — олениной или лосятиной — и скумбрией. Понравилось всем, наверное, в первую очередь потому, что каждый из нас за свою жизнь успел съесть множество деликатесов и радовался новым вкусам, подобных этому.

Когда мы двинулись дальше, я смог поймать момент и шёпотом поинтересоваться у Багратиона, что за магия такая дивная у Романова.

— Константин у нас Стиратель.

— Это как? — удивился я, впервые услышав подобное