Шрифт:
Закладка:
10
Едет паровоз по пустошам, въехал в сон. Там пустоши все из чего-то одного: одна из кленовых опавших листьев, другая – из крысиных хвостиков, а потом въехали в первый снег, а он игрушечный, из папье-маше.
А потом мыльные пузыри пошли, и радуга, и черемуха, и в каждом мыльном пузыре – радуга и черемуха, и вся радуга в мыльных пузырях, и черемуха в радуге.
А потом был гусиный пух, и весь паровоз перьями облепило.
Потом поехали по дну моря, там тоже рельсы. Смотрели на морские звезды и атоллы.
Потом ехали по воздуху и по черному небу. Увидели скалу.
На вершине скалы стоял Волк, уже разинув пасть, и Солнце клонилось к нему, как перезрелый плод. Дул страшный ветер.
Пасть у Волка стала совсем большой, и Солнце упало в нее, несколько раз рванулось сквозь волчьи клычья багровым пламенем и было проглочено. В этот миг Волк сгорел изнутри – вспыхнул, растрескался, и из его тела вырвались языки Солнца. Волк рассыпался, а Солнце вернулось на небо, как будто и вовсе не было такого, что его только что съели.
Не подходило Солнце планеты Руннат-о-Рин для желудка Волка. На его Родине Солнца были другие, съедобные, а это оказалось несъедобным.
А потом всё началось заново: Волк на скале, Солнце клонится к пасти, дует ветер, и так далее. Потому что здесь, на скале, осталось Желание Волка, только оно себя не помнило, и снова и снова просматривало один и тот же сон: как Волк съедает Солнце, а потом сгорает. Снова и снова Желание Волка чувствовало, как хочет оно съесть Солнце, вновь переживало миг наслаждения и ужаса, и длилось это много тысяч лет.
Уррум с Дудочкой в кармане, Пи и Пипита взлетели на скалу и обнаружили на ней маленькое черное бесформенное облачко. Это было спящее Желание Волка.
– Проснись! – Уррум потрогал облачко своей кошачьей лапкой. Облачко недовольно зашевелилось. В этот момент оно как раз снова собиралось съесть Солнце.
– Проснись! – Пи толкнул облачко своим поросячьим копытцем.
– Проснись! – хрюкнула прямо в ухо облачку госпожа Пипита.
– Проснись! – пропела в другое ухо облачку Костяная Дудочка.
– Уже и поспать пару минут нельзя, – недовольно фыркнуло облачко и открыло глаза.
Как только облачко проснулось, весь театр с поеданием Солнца на скале моментально закончился.
– Ты Желание Волка? – спросил Уррум-ван-Мяв.
– Ты помнишь, кто ты? – спросил Пи-хрю-Ви.
– Ты помнишь свою сестру, Память Волка? – спросила госпожа Пипита.
– Ты хочешь на свою родную планету? Память Волка уже ждет тебя, иди к ней, и вы создадите нового Волка и вернетесь домой, – пропела Костяная Дудочка.
Черное облачко вначале посмотрело на всех с недоумением, потом в глазах у него появилось какое-то другое, новое выражение. Оно засияло всеми цветами радуги и исчезло.
В этот же миг Костяная Дудочка снова стала хорошенькой юной белочкой Таратаск-ля-Мысь.
Память Волка вспомнила ее белкой.
11
Уррум-ван-Мяв, Пи-хрю-Ви, госпожа Пипита и Таратаск-ля-Мысь стояли на небольшой площадке на вершине скалы. Огромное красное солнце клонилось к ним, как перезрелый плод. Точно так же, как в сновидении Желания Волка.
«Никогда еще Солнце не было так близко, – подумал Уррум, – никогда еще не было настолько непонятно, что делать дальше, и никогда еще мне не было так грустно».
Пи с госпожой Пипитой присели, и поросенок уткнулся в маму своим розовым пятачком. Белка Таратаск то ловила свой хвост от изумления, что он снова у нее есть, то пыталась напевать свою любимую песенку «далеко-далеко, далеко-далеко, да-ле-ко-о-о…», но, надо признать, голос ее был не столь красив, и получалось это у нее гораздо хуже, чем когда она была Костяной Дудочкой.
Один только маленький летающий котенок Уррум-ван-Мяв стоял на краю обрыва и смотрел на Солнце.
«Нельзя смотреть прямо на Солнце, – сказала Урруму госпожа Пипита, – глаза испортишь!»
«Зачем мне глаза, если я больше никогда ими не увижу Маму», – подумал Уррум и продолжил смотреть на Солнце, не мигая.
Такое большое, такое красное Солнце.
«Если бы я был Волком, я бы съел его, и оно бы сожгло меня, – подумал Уррум, – хорошо, что я не Волк. Хотя с другой стороны, почему бы этому Солнцу не сжечь меня, зачем мне жить, если я всё равно никогда больше не увижу…» – тут Урруму показалось, что Солнце ему подмигнуло.
12
Котенок вгляделся в Солнце пристальнее, всматривался все глубже и глубже, и чем дольше он всматривался в Солнце, тем больше понимал, что Солнце тоже смотрит на него.
Он увидел внутри Солнца сложную паутину нитей и маленьких вспыхивающих точек, вроде Памяти Волка.
Но Уррум чувствовал, что это было совершенно другое сплетение нитей, у него была другая индивидуальность. Оно по-другому пульсировало, по-другому мерцало. Это сплетение нитей внутри Солнца смотрело на него, подмигивало ему, и Уррум как-то сразу понял, что оно всё про него и про всех здесь знает.
– Оказывается, ты живое, – сказал Уррум Солнцу, и у тебя есть Память. Уррум присмотрелся еще пристальнее и увидел внутри Солнца разлитое переливающееся радужное облако, которое пронизывало и одновременно сливалось со сплетением нитей.
– И Желание у тебя тоже есть, – сказал Уррум, – потому Волк и не смог тебя съесть. На его планете, наверное, все Солнца мертвые, их выращивают как еду, как вещи. А у нас живое Солнце. И твои Память и Желание оказались сильнее Памяти и Желания Волка.
– А у тебя? – спросило Солнце, – у тебя есть Память и Желание?
Уррум задумался. До этого он никогда не спрашивал себя, есть ли у него Память и Желание. У него была маленькая голова совсем небольшого летающего котенка, на голове торчала пара ушей с кисточками, а в голове и ума-то было, должно быть, с наперсток, но Уррум отчетливо ощутил, что и внутри него есть мерцающее сплетение нитей и переливающееся радужное облако. Он понял, что знает, кого он помнит и куда он хочет.
– У меня есть Память и Желание, – сказал Уррум, – я помню Маму и хочу к Маме, домой, в наш волшебный лес О-Мяу-Ми. И хочу, чтобы все мои друзья тоже попали к себе домой.
– Маленький летающий котенок ван-Мяв, – сказало Солнце, – я помню, как возник этот мир, как он существовал сотни тысяч лет до того, как пришел Волк, я помню время Волка и тысячи лет, которые прошли уже после него. И я желаю
