он предпочел их завершить. Я чувствовала себя полностью уничтоженной и разрушенной. Примерно в то же время мы наконец официально оформили развод с мужем, который тем не менее был и остался для меня одним из самых дорогих и любимых людей на свете. Просто стало понятно, что жить будет лучше все-таки по отдельности, но в сердце друг у друга мы навсегда. Потом я даже думала, что тот, другой возлюбленный из другого города – это в том числе была своеобразная анестезия, необходимая для того, чтобы мы с первым мужем смогли отпустить друг друга.

С каждой новой группой на первом занятии мы всегда обсуждали один и тот же вопрос: что такое философия?

Иногда я спрашивала себя, что осталось у меня от обучения на философском факультете, некий сухой остаток от всех этих лет слушания лекций, общения с философами, чтения и обсуждения текстов, и отвечала: отношение к свободе и смерти.

Утверждение свободы и упражнение в смерти.

Студенты спрашивали: философия – это как?

Это, ну, например, когда у тебя есть мысль и ты летишь.

Или когда ты смотришь и видишь там, где темно и другие говорят: здесь ничего не видно.

Или когда ты стоишь посреди обычного знакомого пейзажа, где всем, наоборот, все ясно видно, все узнаваемо, все привычно, – и вдруг перестаешь вообще что-либо понимать. И спрашиваешь: «Что это? Почему?» – не про что-то конкретное, а вообще про все.

Вскоре после того, как мы развелись с мужем и расстались с возлюбленным из другого города, я оставила работу, уволилась из университета и уехала в Москву – за новой жизнью.

Я последний раз прошлась по парку, подошла попрощаться с говорящей белкой Лорелеей.

– Удачи тебе! – сказала мне белка. – Ты ищешь выход, да?

– Да, – ответила я, – я ищу выход, но не понимаю, куда. Наверное, туда-не-знаю-куда, как в сказке из детства.

– Попробуй пройти сквозь стену, – посоветовала белка. – Стены – это пена. Или перепрыгни с дерева на дерево.

– Что будет, если я пройду сквозь стену? – спросила я белку.

Лорелея задумалась, потом ответила:

– Возможно, ты станешь белкой.

– Почему?

– Я просто пытаюсь представить для тебя самое лучшее, что возможно.

Я села в поезд, меня провожал дедушка, донес мои сумки.

Я ехала в пустоту, в никуда, в чужой большой шумный город, где меня никто не ждал и не любил.

Я знала, что однажды, если я захочу, если я пойму, как и куда мне двигаться в философии, если у меня появятся силы, если я смогу восстановить себя как человека, как личность, я смогу вернуться, в других условиях и на других основаниях, с той стороны стены, где становится видно, что тупик – это тоже путь, а путь – это тоже тупик.

И движение, которое происходит внутри тупика – это движение без движения, не развитие героя, не развитие событий, а некий внутренний щелчок, смена аспекта, которая превращает место, из которого нет выхода, место, замкнутое внутри себя, в бесконечную ширь, даль, высоту и глубину, в которой ты движешься сразу во всех направлениях, – в сердце Софии.

8

Красные стены.

Салон МТС на окраине Москвы.

Мое лишенное души тело в форменной красной блузке вставляет новую сим-карту в телефон клиента.

9

Огромная стена твердого, как камень, тумана, у которой нет ни начала, ни конца.

За стеной ветвистое, раскидистое дерево.

На дереве белка.

III. Долгий полет

→ Что снится котенку с другой планеты?

(сказка для детей и взрослых)

1

Намело-то, намело сколько снегу!

Вылетел из гнезда летающий котенок Уррум-ван-Мяв, а тут сугробы мерцают и переливаются.

Уррум, как и другие летающие коты, жил с мамой в волшебном лесу О-Мяу-Ми. В этом лесу летающие коты жили в огромных гнездах на деревьях, а деревья своими макушками уходили высоко в небо. В гнездах обычно зимой топилась печь и лежало очень много мягких подстилок и одеял, на которых летающие коты любили нежиться.

Уррум полетел на почту: отправить своему другу летающему поросенку Пи-хрю-Ви открытку ко Дню Рождения.

Пи жил в волшебном лесу под названием Вепрелянд, на другом краю света. В том лесу все обитатели были летающими свиньями и жили в гигантских дуплах внутри деревьев. В этих дуплах обычно были разбросаны желуди, и вообще поговаривают, что свиньи не очень-то любят соблюдать чистоту, но семья хрю-Ви была очень чистоплотной.

Оба этих леса, О-Мяу-Ми и Вепрелянд, как и многие другие волшебные леса, находились на чудесной планете Руннат-о-Рин, где жили добрые и веселые летающие животные.

2

Уже темнело, в гнездах горели желтые фитильки, поднимался в небо печной дым, да летела со станции какая-то старая облезлая кошка и несла в пасти свой скорбный скарб.

Уррум думал: обернусь быстро.

Уррум летает знаете как высоко? Выше во-о-он тех деревьев. А там все серое и ничего не видно.

Кажется, Уррум заблудился.

– Куда попал? – думает летающий котенок.

Ни земли, ни неба не видно, только вьюга серая, прямо по ней и летишь.

Мя-а-ау-у-у! Никто не отвечает. Нет никого.

Летит Уррум, привык потихонечку, стал что-то различать в серых клубах. Понял: летит по облачной серой пашне, а впереди домик в облаках и дымок из печи.

Постучал. Дверь открылась, а там три старика сидят. Один с виду полужуравль-полукот, другой – полуаист-полупчела, а третий – полуворобей-полулось, а лиц у них нет – один ветер.

– Это не Мойсей, – говорит воробей-лось, – это летающий котенок. Ты что здесь забыл?

– Я так…

– Съем тебя, выпью всю кровь, а из твоей косточки сделаю дудку для Волка, – сказал журавль-кот.

– Да что пугаешь малого, Седориха, ишь нашелся, тем более погляди, у вас с ним немало общего, он ведь котенок, а ты тоже наполовину кот, – сказал аист-пчела, – ты, котенок, куда летишь-то?

– Да я на почту… Вот летающему поросенку открытку отправить… Заблудился… А вы, дяденьки, кто?

– А мы ветры. Ты заходи, погрейся. Не съест тебя Седориха, хоть и свиреп люто, зубы-то уже повыпали.

Тут Мойсей пришел, полукомар-полулев, тоже ветер.

– Съем тебя, выпью всю кровь… – котенку начал. А те ему: ладно, ладно, надоел уже. Будьте знакомы.

– Дяденьки-ветры, – говорит Уррум, – а я где, на небе?

– Какое тебе небо! Ни на земле, ни на небе. Здесь места особые.

А Седориха говорит:

– А давайте ему места покажем!

3

Понесли его ветры на себе на четыре стороны. Только Уррум ничего не видит. Серо всё, и нет ничего. Со временем так, едва различать начал. Хижины какие-то, плетень, равнина без конца и края, поля, и все в облаках.

– А животных видишь? – кричит Седориха.

Уррум смотрит: и впрямь животные. Вот облачный пес на него ощерился, только зубы лязгают. Вот цапли облачные, тюлени.

– А города наши