– Господа газетчики не задарма едят свой хлеб, – сказал Купцов, пробежавшись глазами по первой странице. – Правда, Николай Александрович?

В заголовке было сказано:

«Раскрыто страшное ритуальное убийство в Минске! Слава Купцову!»

Действительно, если верить статье, радость всех евреев не только Минска, но и всего юго - западного края была безгранична.

Имя Купцова, сумевшего снять покров тайны с якобы ритуального убийства, прогремело и, надо полагать, покрылось неувядающей славой.

В Минске Фёдора Михайловича засыпали цветами. Евреи даже хотели выпрячь из коляски лошадей и везти его на себе, но Купцов этому воспротивился.

-Что вы скажете на это, Николай Александрович? - спросил меня Купцов.

– Я думаю, Фёдор Михайлович, что газетчики сильно преуменьшили ваши заслуги.

– Да нет же, голубчик, – покачал головой Купцов, – имею ввиду ритуальные убийства в целом, как проявление...

- Что я могу ответить, Ваше высокородие? - пожал я плечами. – Я одного взгляда на ритуальные убийства: их нет, их не может быть, ибо это идет в корне вразрез с известным отвращением иудеев к христианам. Величайший нонсенс - допускать мысль об употреблении евреями христианской крови в качестве пасхального причастия. На мой взгляд, это - одно из самых страшных наследий - пережитков средних веков, когда ликующее христианство в бешеном гонении «избранного народа» возвело на него такой безумно - ужасный извет. Это разгул изуверского фанатизма. Слова «кровь моя на вас и на детях ваших» извращены в смысле: кровь моя, великого пророка Нового учения, будет в вас и в детях ваших. Отсюда страшная легенда об употреблении христианской крови.

– Я абсолютно того же мнения, голубчик, – задумчиво кивнул Купцов, – Оттого и взялся раскрыть это страшное дело, ведь мне не ни разу ещё не приходилось принимать участия в разрешении и проверке этой проклятой загадки человеческой жизни.

– Надо полагать, Ваше высокородие, удалось это вам с лихвой, – сказал я, протягивая Купцову свежезаваренный кофий. – Как решилось дело на самом деле?

– Всё было очень просто и прозрачно, Николай Александрович, – ответил Купцов, с шумом потягивая горячий напиток. – Банальная месть, голубчик. Убийцей оказался Яков Рощин, мещанин, запутавшийся в тройной бухгалтерии комиссионера Михельсона. Только и всего. Желая ему отомстить, он придумал дьявольски зверский способ: украл у бедной вдовы девочку и, убив её по легенде ритуальных убийств, то есть варварским способом выпустив из нее всю кровь, труп её ночью подбросил в переднюю квартиры своего заклятого врага.

– Меня не перестают удивлять мотивы, толкающие людей на подобное...

– Скудоумие, невежество и чувство безнаказанности за деяния. Вот где корень всех зол, Николай Александрович. Ничего удивительного в этом нет. Таков уж, в большинстве своем человек – вершина эволюции.

– И то верно, – согласился я. – А что с рукой, Ваше высокородие?

– А! – отмахнулся Купцов. – Не смертельно.

– Расскажите, Фёдор Михайлович, прошу...

– Ваша взяла, голубчик, – сказал Купцов, поудобнее рассаживаясь в своем кресле и закуривая папироску. – Когда я напал на след негодяя, он привел меня в небольшой домик за высоким забором. Прямо возле дома Михельсона! Вы только представьте, Николай Александрович, под самым носом. Дело было ночью.

Дверь была закрыта на засов, на нем болтался большой висячий замок. Со мной не было инструментов, которыми я мог бы открыть дверь. Мне не оставалось ничего более, как влезть в таинственный домик через окно. Я так и поступил: тихо разбил окно и через секунду очутился в темной комнате. При свете моего фонаря я огляделся. Большая, грязная комната, в которой, кроме стола, трех стульев и постели, не было ровно ничего. Рядом с этой комнатой находилась другая, поменьше, совершенно пустая.

Быстрым взглядом окинув все это, я поспешно спустил над разбитым окном жалкое подобие занавески - кусок выцветшего ситца. Я вновь с удвоенной энергией принялся осматривать две жалкие конуры. Ничего, абсолютно ничего подозрительного. А между тем... между тем ведь мужские следы совершенно ясно были замечены мною от выпертой нарочным путем доски михельсонского дома вплоть до дверей этого домика. Кому было надо совершать путешествие этим пустырем? И почему обитатель таинственного жилища проник столь необычайным образом во двор еврея - ростовщика?

Размышляя об этом, я вдруг запнулся ногой о какой - то неровный, скользкий предмет.

Это было железное кольцо подпольного люка. Сердце радостно, забилось у меня в груди. Я рванул за кольцо и приподнял люк. Лесенка маленькая, узенькая. Не раздумывая ни секунды, я стал спускаться в подполье. Одна, две, три, четыре ступени... Я - на земляном полу!

Но лишь только я осветил фонарем пространство подполья, как крик ужаса вырвался у меня. Представьте, моя нога стояла в большом жестяном тазу, полном крови. Я выхватил ногу.

С нее сбегала капля за каплей кровь... Дрожь пронизала меня всего. Я низко склонился над страшной чашей, и тут мне бросились в глаза маленькие желтые туфельки, белое платьице, синяя жакетка и шляпка. У меня, старого, опытного волка, видевшего всяческие виды и ужасы, горло перехватил спазм. Я не мог отвести взгляда от этих вещей. Передо мной с какой - то поразительной наглядностью встал образ бедной белокурой девочки с ее страшными проколами и образ моей дочки, что была убита таким же способом...

Купцов вдруг замолчал, подбирая слова, а я корил себя за то, что по неосторожности своей затронул незаживающую рану на сердце Фёдора Михайловича.

- Еще минута, и я разрыдался бы, – продолжил Купцов. - Я - не знавший, что такое нервы и слабость воли!

Страшным усилием я взял себя в руки и стал искать дальше. Рядом с чашей на дощечке лежал блестящий предмет. Я взял его, и он задрожал в моих руках. Это было длинное, круглое, прямое шило, все темное от запекшейся крови.

И тут меня пронизала мысль: «Так какое же это убийство? Ритуальное, действительно ритуальное или же подделка под него?»

Но сейчас же я осудил нелепость этой мысли. Легенда о ритуальных убийствах гласит, что выпускаемая кровь употребляется евреями. А тут... тут целая чаша. Стало быть, я был прав...

Вдруг, я услыхал, что скрип входной двери. Быстрее молнии я бросился по лестнице и закрыл над собой дверцу люка и потушил фонарь.

«А-а, дьяволы, хорошую я вам заварил кашу! - донесся до меня резкий мужской голос. - Будете помнить