— Я постараюсь, — серьезно киваю в ответ и… неожиданно получаю поцелуй. Скорее клевок в губы, чем поцелуй, причем для него девушке приходится не только встать на носочки, но и, обняв мою голову руками, чуть-чуть надавить, чтобы наши губы соединились, но это, тем не менее, происходит. Затем наблюдаю побег с «места преступления», причем, не сказать, чтобы панический.

Странно, но не более. К такому лучше отнестись снисходительно. Мана во всей этой ситуации просто жертва.

Электричка, книга, кодировки блоков знаний, тасуемые мной в разуме. Остановка «Огасавара», недолгий путь до деревенской лечебницы. Там меня уже ждут.

Состав ожидающих удивил. Рядом с инвалидным креслом на колесах, в котором сидел едва живой Огаваза, стоял Хигу Годаэмон, чемпион Северного Канто и мой ученик, а также еще двое из того же «класса». Лица у всех были серьезные, даже местами торжественные.

— Вы с нами? — спросил я, подойдя и поздоровавшись.

— Нет, — Годаэмон покачал головой, — Он захотел без свидетелей. Мы просто подтвердим, что видели, как вы вдвоем уходите, если люди из Комитета проявят интерес.

— Хорошо, — кивнул я. В моих планах свидетелей не было.

— Кончай… трепаться… — выдавил мой учитель, исходящий потом, — Поехали…

Взяв кресло за ручки, я покатил его на пустырь. Мне в спину смотрели трое бойцов и, если не ошибся, старушка, приглядывавшая ранее за Маной.

— Быстрее, — вновь хрипнул «сломанный», — Мне сделали укол, он подействует с минуты на минуту. Времени даст… мало.

— После чего ты умрешь, — кивнул я. Понятно, стимуляторы.

— Я не прощу тебя, если сдохну без боя.

Это прозвучало уже бодрее.

— Как будто тебе есть за что меня прощать.

— Ублюдок…

Он умудрился разжечь свой эфир и начал его разгонять еще до того, как мы оказались на пустыре. Делал это Огаваза очень осторожно и вдумчиво, медленно распаляя пламя своей жизни, без которого, скорее всего, даже не смог бы встать с кресла. Сейчас у него все получилось, он утвердился на ногах вполне уверенно. Сжав кулаки, мой учитель опустил голову, полностью сосредоточенный на своих техниках. Я стоял напротив него, в нескольких метрах, как и полагается на дуэли.

Наконец, он открыл глаза, взглянув на меня.

— Знаешь, — проговорил он твердым, уверенным в себе голосом, — Я хотел тебя подставить. Хотел рассказать кому-нибудь о твоем секрете. Даже написал письмо, которое должны были найти…

— И что тебе помешало? — наклонил я голову набок.

— Позавчера… — от его кулаков раздалось похрустывание, — Приехали они. Мана и… Айка. Мы поговорили.

— И ты прозрел? — сарказм в моем голосе уловил бы и ребенок.

— Можно сказать и так, — спокойно кивнул Суичиро, разминая шею, — Письмо я… сжег. Но теперь, Кирью Акира, я хочу убить тебя на самом деле. За то, что ты получил всё, о чем я когда-либо мечтал. Мимоходом. Походя.

Энергия в человеке плавно и очень быстро вышла на самый пик и за него, заставляя Огавазу буквально вспыхнуть зеленым пламенем, тут же принявшимся обгладывать его одежду. Исказив лицо в гримасе злости, он прыгнул ко мне, преодолевая несколько метров одним слитным движением. Столкнувшись, мы оба покатились по траве в разные стороны, я и… труп Огавазы Суичиро.

Так и остались лежать. Он, полностью лишенный жизни и эфира, которые я из него буквально выдернул еще во время рывка, и я, лихорадочно сплетающий заклинание в своем разуме. Энергии в выжигавшем себя человеке было совсем немного, но мне много было и не нужно.

Перед магом всегда стоит множество вариантов. Он — существо с миллионом молотков под миллионы гвоздей, слабое божество, способное найти решение к любой определенной проблеме. Отобрав у Огавазы последнее, я мог пустить эту бесценную энергию на усиление своего жалкого человеческого тела, на его укрепление, мог лучше изучить свои возможности, даже усилить мозг… Более того, я мог её сохранить, чтобы затем, сплетя в прихотливый клубок тонкого заклятия, подчинить себе любого человека. Привить ему бесконечную преданность по отношению ко мне, стать его смыслом жизни…

Вместо этого, я себя проклял, тут же оказавшись во тьме, где не было ни верха, ни низа, ни чего-либо еще. Недолго, всего пару ударов сердца. Затем появился второй я. Мы стояли друг напротив друга, обнаженные, совершенно и во всем одинаковые. Более того, мы оба в равной степени были Акирой Кирью, тем, кого в прошлом звали Шебаддом Меритом, Узурпатором Эфира.

Говорить не было никакой необходимости, драка началась сразу же.

Проклятие Ф’Зали, Внутреннего Истинного Врага, было одной из первых вещей, вызвавших в своё время мою ненависть к другим магам. Хитрое, изощренное, но доступное даже самому слабому волшебнику, оно воздействовало на мозг своей цели, порождая искусственную шизофрению, равноценного двойника проклятого. Это «эхо» считало себя полностью полноценной личностью, тут же вступая в конфликт с настоящим владельцем тела. Отнюдь не смертоносное, совсем не предназначенное для немедленного уничтожения неприятеля, оно было совершенно неуязвимым к любым попыткам снятия, слишком уж глубоко и быстро проникало в чужое сознание. Пораженный им человек до самой смерти оставался обладателем двух личностей, что серьезно подрывало его мыслительные возможности. И истинное «я», и «эхо», они оба использовали одно и то же тело, один и тот же мозг.

Я его в свое время смог победить… но не сразу.

Теперь же мне нужно было с ним сражаться.

Подсознание нельзя обмануть. Если ты когда-то парой фраз уничтожал города, то даже сильнейший «надевший черное» на планете, даже способный изломать одним ударом твоё тело, всё равно не воспримется тобой противником. Он будет всего лишь человеком, слабым, ограниченным, глупым и короткоживущим. А это значило, что ни с кем и никогда я не смогу заставить себя выложиться на сто процентов, как выложилась Хиракава Асуми, сражаясь со мной. Никак, никогда и нигде.

Но вот если мне противостоять будет сам Узурпатор Эфира — это совершенно иная история.

Мы били друг друга, причиняя боль, отдающуюся эхом в обоих, били, не в силах повредить созданные сознанием тела, но это и не было смыслом для происходящего. Мне нужно было вывести себя на максимум ярости и самоотдачи, в чем боль от ударов была лишь хорошей помощницей. Не менее значимым было и лицо моего врага. Оно не должно было существовать.

Есть только я.

Ни уворотов, ни тактических ходов, ни финтов, ни попыток попасть по уязвимым местам противника. Чистое насилие против насилия,