class="p1">Я открыл глаза и сразу закрыл обратно. Комнату заливал свет. Теплый и обещающий что-то хорошее. У моей кровати стоял стул с запакованными подарками. К нему были привязаны воздушные шарики: один – синий, огромный и круглый, с надписью «Happy 11!», и десять маленьких разноцветных. Больше всего я люблю даже не разворачивать подарки, а смотреть на них и угадывать, что внутри. В этот раз было так же. Я посмотрел на подарки и снова закрыл глаза. Свертка было три: один большой и два маленьких. Я подождал еще пять минут, а потом начал рвать бумагу. В большой коробке оказалось лего – звездный истребитель Энакина. В коробке поменьше – планшет. А в самой маленькой – Аnimal crossing для «Нинтендо».

– Доброе утро! – мама стояла в дверях. – Ну как, ты доволен?

Я был доволен, хоть и не получил компьютер и телефон.

– Я рада. Только имей в виду, что на планшет мы установим ограничения и родительский контроль. Пойдем на кухню.

Каждый раз в мой день рождения мы с мамой печем вафли в старой красной вафельнице – как в моей любимой книжке, которую мама мне читала, когда я был маленький. В этот раз ни одна вафля не подгорела – каждая получилась румяная и хрустящая. Мама сварила какао, достала из морозилки мороженое и положила по шарику на каждую вафлю.

– Ничего себе, вот это пир! – на кухню вошел Макс. Он был в одних трусах.

– Может, ты оденешься? – спросила мама и вытолкнула его из кухни. Я набил рот вафлями, а потом запил какао. По стенам кухни прыгали солнечные зайчики, а за ними охотилась кошка.

– Какое счастье, – сказала мама, опустившись на стул и поставив себе на живот чашку с кофе.

– Почему? – спросили мы с Максом, который надел футболку.

– Сегодня такой хороший день. Одиннадцать лет назад Ваня отвез меня в роддом. Мне было так страшно – ужас. А потом ты родился и ужасно долго орал, а я тебе сказала: «Суслик мой, ну что ты так орешь, все же хорошо». И ты тогда замолчал и посмотрел на меня таким взглядом, какой бывает у папы, когда он много выпил.

– Это как? – спросил Макс.

– Вот так, – я закатил глаза и свесил голову.

– Кстати, через полчаса они за тобой заедут.

Я доел вафлю и поплелся в ванную. А через полчаса в домофон позвонили папа с Девицей.

– С днем рождения! – закричали они хором. – Ждем тебя внизу.

Я попрощался с мамой, которая насильно натянула мне на голову шапку и замотала меня шарфом как мумию.

– Мартовская погода – самая коварная. Еще подхватишь менингит.

В машине я рассказал папе с Девицей, что мне подарили, а заодно предупредил ее, что в следующие выходные нас ждет важный созвон.

– Без проблем, – согласилась Девица. – Приезжай к нам, заодно поговорим с твоими французами.

Лазертаг оказался гораздо круче, чем Ледяная пещера.

– Давно я так не бегал, – папа вытер пот со лба и снял жилет.

– Я тебя подстрелила семь раз, старичок, – Девица сбросила оружие.

– А я тебя пять, – добавил я. – Что теперь будем делать?

– Теперь мы отвезем тебя к бабушке, а мама с Максом придут туда.

– А вы?

Папа с Девицей переглянулись.

– Мы пока не решили, – сказала Девица. – Посмотрим, как пойдет.

Но все пошло хорошо, потому что, когда мы приехали, бабушка затолкала их внутрь и посадила за стол, который поставила посреди комнаты. За столом уже сидели мама с Максом. Бабушка испекла мой любимый вишневый пирог. Я задул все свечки с первого раза и загадал желание.

Угадайте какое?

Глава 25

в которой я что-то теряю

Но на следующей неделе я не поехал к папе. Во-первых, потому что Девица заболела. Во-вторых, потому что Франсуа пришлось поехать в неотложную командировку. Поэтому созвон перенесся еще на неделю.

Вся наша квартира была завалена пакетами с детскими вещами.

– А это что? – спросил я у мамы про что-то типа йогуртницы.

– Это стерилизатор для бутылочек.

– А это?

– Молокоотсос.

– Молоко… что?

– Молокоотсос.

– А это?

– Рюкзак, чтобы носить младенца.

– А это?

– Круг, чтобы он мог купаться в ванночке.

– А это?

– Соплеотсос. Морковкин, пойди чем-нибудь займись – слишком много вопросов.

Соплеотсос. Этот ребенок еще не родился, а у него уже больше вещей, чем у меня, мамы и Макса, вместе взятых. Я пошел в свою комнату, поиграл в «Свич», покрутился в кресле, посмотрел «Финеса и Ферба», еще покрутился, взял на кухне яблоко, немного погрыз, положил огрызок на стол. Что-то было не так.

– Пластинка! – закричал я, а потом закрыл рот рукой.

– Что? – крикнула мама из комнаты.

– Ничего! – ответил я. – Все в порядке!

Я не мог вспомнить, когда в последний раз видел пластинку. Может, в школе? Или в лазертаге? Или у бабушки? А вдруг бабушка была без очков, не заметила пластинку и выбросила? Я знал: мама меня убьет.

– Я тебя убью, – сказала мама, когда заметила, что пластинка исчезла, и заплакала.

– Марика, успокойся. Купим новую, – утешил ее Макс.

– Новую? Ты хоть знаешь, сколько она стоит?

– Ну сколько?

– Тринадцать тысяч! На эти две пластинки можно было бы слетать в другую страну. И обратно.

– Давай мы с Марком съездим и все сделаем, – предложил Макс, и мама была не против.

– Не переживай, солнце. У нас некоторые и десять раз теряют, и пятнадцать. Какую в этот раз будем делать? Зеленую, красненькую, голубую – с бабочкой или божьей коровкой?

Я посмотрел на Макса.

– Давайте с божьей коровкой, – предложил он.

– А цвет? – спросила доктор.

– Голубую. – Я выплюнул остатки пластилина.

– Ну все, через неделю будет готова пластиночка, – и розовая доктор помахала нам рукой.

По дороге домой Макс сказал:

– Вот увидишь, скоро станет полегче.

– Как раньше уже никогда не будет, – пожал плечами я.

– Ну, будет как-то по-новому. Может быть, даже лучше. В любом случае интересно же, когда все меняется.

– А по-моему, совсем не интересно.

– Слушай, мне самому очень страшно. Только не говори никому.

– Почему?

– Ну у меня же нет детей. Вдруг я не справлюсь.

– У тебя столько учеников – можно считать, что ты многодетный.

– У Пушкина было четыре сына, и все идиоты.

Я решил, не уточнять, что он имеет в виду, – опять этот Пушкин. Макс немного помолчал.

– Это все-таки разные вещи. И потом среди моих учеников нет ни одного новорожденного.

– Мама будет любить его больше, – вдруг сказал я, хотя совсем не собирался это говорить.

– Так не бывает.

– Еще как бывает. Взрослые врут, что любят всех детей одинаково.

– Но ты же любишь родителей