– Понятия не имею. Не сторож я носкам твоим. Прости, ты тут? – это она уже мне сказала.

– Тут я, тут.

– В общем. Я сходила в архив, надышалась там пылью. Вот что я выяснила. Твой Антон…

– Антуан.

– Неважно. Смысл в том, что он написал еще одно письмо, но оно не дошло до адресата.

– Откуда ты знаешь?

– Дубина ты все-таки. Если бы оно дошло, то его не было бы в местном архиве. В общем, я его скопировала и покажу при встрече.

– Ты гений.

– С тебя бутылка. Колы, конечно. Ну все, пока.

Тут снова пришла мама:

– Ты сделал уроки?

– Почти.

– Давай скорее. Уже спать пора.

– В смысле – спать? Сейчас только семь.

– Странно, я думала, уже часов девять.

Иногда мне кажется, что мама улетела в космос и перестала понимать, что к чему. Я снова открыл учебник по математике, но на него тут же прыгнула кошка и посмотрела на меня, сощурив глаза. Типа: «Ага, можешь делать вид, что решаешь задачи». Небо было серое, а по нему хлопьями, похожими на попкорн, летел снег. Когда я был маленький, я говорил «поп-корм». Интересно, новый мамин ребенок тоже будет говорить «попкорм»? Я не очень представлял себе, как будет, когда он родится. Например, где он будет жить, если у нас всего две комнаты? Будут ли его отправлять к бабушке? Как его назовут? Я открыл тетрадь и написал:

10 января.

Домашняя работа.

Упр. № 353.

Наверное, надо написать Франсуа и рассказать, что Девица нашла в архиве письмо. С другой стороны, пусть сначала она мне его покажет.

– Ты сделал математику? – В дверях опять стояла мама.

– Почти.

– Почти?! – Она подошла к столу и посмотрела в тетрадь.

Я быстро закрыл ее, но было поздно.

– Ты час писал словосочетание «домашняя работа»?

– Я все сделаю.

– Когда ты все сделаешь? Сколько можно прокрастинировать?

– Про-кра… чего?

– Делай уроки. Пока я тебя не убила.

– Спасибо, я тебя тоже люблю.

– Неужели ты не понимаешь, что скоро я не смогу тебя постоянно контролировать?

Можно подумать, что ее кто-то просит меня постоянно контролировать. Было бы лучше, если бы она научилась контролировать свое настроение, потому что мое настроение испортилось.

Глава 17

Фотографии из коробки

Бабушка сварила мой любимый суп – бульон с клецками.

– Так, – сказала она, когда я доел все, кроме морковки. – Я отобрала кое-что и составила список. Пойдем, я тебе все покажу и расскажу.

В комнате на столе были разложены старые фотографии. Кажется, я никогда их не видел.

– Это не из альбома?

– Нет, эти лежали отдельно в коробке. Вот смотри, я нашла еще одну фотографию Лидии Антоновны.

Она протянула мне фотографию, снова на толстом картоне. Старая тетенька в черном платье с кучей маленьких пуговиц и какой-то брошкой грустно смотрела куда-то вдаль. С обратной стороны золотыми буквами было напечатано: «Фотография И. Ф. Курбатова. Москва, Тверская улица, д. Мятлева, рядомъ съ булоч. Филиппова».

– Моя мама говорила, что ее отец был художником, но его работ у нас не осталось. Думаю, она родилась где-то в тридцатых годах девятнадцатого века. Здесь ей уже, видишь, не меньше, чем мне, а это уже конец века, до революции первой.

– Первой?

– Сначала была революция 1905 года. Ты что-нибудь знаешь про Кровавое воскресенье?

Я не слышал, но решил не спрашивать, а то еще начнется лекция на час.

Поэтому я кивнул, а бабушка продолжила:

– Ну а потом еще две революции – обе в 1917-м, одна в феврале, другая в октябре. После этого пошло-поехало – сколько крови пролилось! Бедные люди… За что им столько страданий? А все почему? Потому что власть здесь всегда была безразличная к человеку. Ох, Морковкин, я бы хотела, чтобы ты уехал куда-то подальше.

– Я-то как раз собирался поехать в Уналашку вместе с Йоханом, а вы заставили меня сидеть на даче и поливать огурцы.

– При чем тут Уналашка? Господи, какая-то навязчивая идея у тебя. Лучше послушай дальше. Ты же сам просил тебе помочь. Так вот, Лидия Антоновна вышла замуж за мелкопоместного дворянина. Какие-то деревни у него были в Ярославской губернии. Звали его Алексей, а фамилия Полежаев. А в 1861 году – как раз отменили крепостное право – родился Федор Алексеевич. Получается, мой прадедушка, да? И твой прапрапрадедушка.

– А он кем был?

– Он был особенный человек. Интересовался сельским хозяйством, был краевед, работал редактором в местной газете и сам что-то иногда писал. Окончил военную гимназию, поступил на службу. Он умер в 1907 году, болел долго.

– А его фотография есть?

– Да, вот, смотри. Это где-то 1880-е. Вот тут он с женой своей, Натальей Николаевной. Она дочкой священника была. Петр Федорович, дед мой, еще не родился. Он поздний ребенок – 1900 года, – но отца помнил очень хорошо. А вот эту фотографию я тебе уже показывала. Тут ему годика два. А это его старший брат…

– Михаил Федорович?

– Ты моя умница, все запомнил. Ему тут лет семь, наверно.

Я взял в руки фотографию с ребенком, похожим на девочку, и мальчиком с бритой головой. Интересно, как бы они выглядели, если бы фотография была цветной?

– Ну вот. Деда моего расстреляли как участника антисоветской организации. Конечно, никаким участником он не был, упокой Господи его душу.

Бабушка сняла очки и вытерла глаза, а я погладил ее. Я сто раз слышал эту историю, но никогда не задумывался о том, что бабушкиного дедушку убили. Причем ни за что ни про что. Это как если бы кто-то убил Йохана. Или моего Другого дедушку.

– Папе тогда было всего четыре, он не помнил отца. Его мама воспитывала и бабушка, мамина мама. А звали моего папу так же, как тебя.

– Серьезно?

– А я тебе не рассказывала разве? Конечно. Только отчества у вас разные. Марк Петрович. А мама моя – Мария Александровна, царствие ей небесное. Пойду поставлю чайник.

Я взял листочек и ручку и записал все, что рассказала бабушка.

Глава 18

Письмо номер два

На следующий день, как мы и договаривались, я поехал к папе.

– Ну что, где письмо? – крикнул я с порога.

– И тебе привет, – ответила Девица. – Разуйся сначала.

– И руки помой, – добавил папа.

Девица сидела на диване с бумажками в руке.

– Проблемка. Тут все по-французски. Хрен поймешь. Давай сфоткаем это и отправим твоему… Франсуа?

– Франсуа. Дашь мне твой телефон?

– Инджой. Я пойду на