их на две подводы и направиться к Новску! Когда прибудем туда, остановимся километрах в трёх в лесу, проведём разведку, а далее будем действовать по обстановке. Вопросы есть? Нет? Выполнять!

У меня был вопрос, и я, дождавшись, когда Садовский с Твердевым направятся на сбор трофеев, предложил снарядить не две повозки, а четыре, использовав всех лошадей.

— Зачем нам столько? — спросил Воронцов. — Нам двух вполне хватит.

— Сейчас — да, согласился с ним я, — но потом-то по идее людей прибавится. Будут раненые, уставшие. Где мы их разместим? Так что, давай лучше используем всех лошадей, что есть в наличии. И раз дополнительные телеги у нас есть, то предлагаю собрать не только оружие, но и одежду, если таковую мы тут найдём.

— Зачем она нам?

— Так если удастся пленных освободить, то сразу и оденем, и вооружим.

— Гм, правильно рассуждаешь. Кстати, а почему лошадей всего четыре? Вообще, помниться, их было в обозе вроде бы семь, — напомнил чекист и развил свою мысль, продолжив: — Наверное, остальные при захвате погибли?

— Возможно. Но раз так, то очень вероятно, что их пустили на мясо. Можно поискать.

И мы действительно нашли рядом с лагерем две разделанные туши, которые лежали в овраге и были накрыты брезентом и ветками.

Часть мяса оставили, а часть решили взять с собой.

Таким образом, в нашем отряде теперь было не только обмундирование, но и пропитание, что для нормального долгосрочного ведения боевых действий тоже немаловажно.

Оставалось разрулить вопрос с водой, но при постоянных дождях и речке неподалёку он был вполне решаем.

И, конечно же, у нас теперь имелось оружие, которого было не просто много, а очень много для такой малой группы.

Точно я не считал, но только винтовок системы Мосина у нас было не менее семидесяти штук. А ещё револьверы, ППШ, ножи, гранаты, взрывчатка и даже два десятка противотанковых мин. Кроме того, была найдена рация. Никто пользоваться ей не умел, но всё же мы решили забрать находку с собой, надеясь, что в дальнейшем, возможно, нам удастся найти радиста.

Вскоре наша разношёрстная компания тронулась обратно в Новск. Каждый из нас сел за управление лошадью. Апраксина вёз лично Воронцов. Я ехал первый, и в мои обязанности входило не только управление гужевым транспортом, но и наблюдение.

Перед тем, как отправляться в путь, подпольщик предложил мне надеть на рукав белую повязку, аргументируя это тем, что я еду первым, и если меня остановят, то по повязке определят, что я состою на службе у Нового порядка.

Но я отказался от этой сомнительной чести, считая, что толку от такой тряпки на руке не будет никакого. И, показав полностью замотанные бинтами руки, сказал:

— Белое на белом всё одно ни фига не видно.

Так я и ехал в нашем импровизированном кортеже абсолютно без опознавательных знаков, ибо распознать меня в том виде, в котором я сейчас находился, мог только практикующий мумиевед-египтолог.

Добрались без приключений, затратив на всю дорогу около четырёх часов.

Я быстро вычислил самое высокое дерево и минут за пять забрался на его верхушку, с которой можно было видеть весь город и всю прилегающую местность.

Сидя на березе, я, как ни вглядывался в городской пейзаж до помутнения в голове сфокусированным зрением, прочёсывая улицу за улицей, так ничего необычного заметить не смог. Немецкие солдаты были, немецкая техника в городе была, а вот никого из гражданских, пленных или медиков, как ни старался увидеть, так и не смог.

Спустился вниз и доложил.

— Неужели, захватив город, они сразу же всех убили? — нахмурив брови, предположил Воронцов.

— Вряд ли, — усомнился я. — Зачем им медиков-то убивать? Они же не в поле, и за дисциплину переживать не надо.

— Тогда что? Спрятали?

И тут мне пришло в голову воспоминание, которое породило мысль.

Я сразу же её озвучил:

— А может быть, их вообще тут уже нет? Может быть, их угнали из Новска в Троекуровск?

— Зачем? Если немцы решили бы использовать наших медиков в своих целях, то могли бы их приписать лечить своих солдат в госпитале, что в Новске. Не вижу смысла их куда-то перемещать.

— А я вижу. Зачем им наш госпиталь, что мы в школе организовали? Ведь в Троекуровске есть нормальная больница, в которой, к слову сказать, одно большое крыло целое и совсем не пострадало от бомбёжек. Там по любому удобней расположиться, — предположил я и продолжил свою мысль: — Это что касается медработников. А вот что касается пленных, то и для них за тем городом место есть.

В этот момент в разговор вступил стоящий рядом Твердев.

— Красноармеец Забабашкин прав. Это могло быть. Я тоже слышал, что где-то там лагерь для военнопленных строить будут, — решительным тоном заявил он, но через секунду словно бы опомнился, поморгал и пожал плечами: — Правда, товарищи, вынужден сразу обратить ваше внимание на то, что точно я не знаю, когда его собираются там устроить и вообще собираются ли. Да и вообще не знаю, правда или нет. Очень может быть, что это просто слухи.

— Не слухи. Строят там немцы. Они целое поле обгородили колючей проволокой. Скорее всего, там уже действует концентрационный лагерь, — подтвердил слова бывшего подпольщика я. И, увидев удивлённый взгляд Воронцова, пояснил: — Когда немецкую батарею окучивал, видел из окна дома, что поле окружают колючей проволокой. И даже заметил, что стройматериал для вышек уже сложенный там лежит. Я, кстати говоря, рассказывал об этом в штабе, и мои слова адъютант комдива Неверовского записывал.

— Не было у меня времени тогда с ними ознакомиться, — поморщился чекист. — Допросом взятого тобой в плен полковника мы тогда занимались. Но я вот сейчас вспоминаю, что он тоже что-то говорил про колючую проволоку вокруг поля, но нас тогда этот вопрос не интересовал. Мы тогда в первую очередь старались узнать о будущих планах Вермахта и переброске