Не удержал смеха – но скорее над своей недогадливостью, и помахал рукой обиженному Хельмо: я не над тобой смеюсь. Сам все о хазарах думал, позабыл, что Хельмо – человек еще не старый и, статочно, неженатый. А Витислава и впрямь может иного наповал одним взглядом сразить.

– Я сказал неуместно, – встревожился Хельмо, видя его задумчивое лицо, – ты, может, сам имеешь любовь к этой деве?

– Я ей второй вуйный брат, – пояснил Торлейв.

– Второй… что?

– Ее дед Торлейв был братом моего деда Вальгарда. У нас в таком родстве не дозволено жениться. Но ты, амикус меус, эти мысли лучше выбрось из головы, и подальше. На свадьбу еще попадешь, Вуефаст, поди, весь Киев за столы усадит.

– Но она любит… тот человек?

Никакой любви к Унегостю Торлейв в Витляне не замечал, но что за важность? Для ожидаемой свадьбы это ничего не меняло.

– Этот брак для их двух семей важен. Вуефаст – первый воевода у князя, Мистина – у княгини. Чтобы был у нас в Киеве мир, им нужно дружно жить и все раздоры и споры улаживать по-родственному. Для того дело и задумали.

Само собой, эта свадьба не заставит Игморову братию полюбить его и прочих ближиков Эльги и Мистины. Но двое старших воевод постараются, чтобы раздоры двух княжьих дворов выливались лишь в кулачные бои отроков, в ком кровь играет по молодости. Сейчас, когда двор Эльги составляют христиане и сторонники мира с греками и немцами, а двор Святослава – приверженцы старых богов, жаждущие пощупать концом меча подбрюшье богатых соседей и еще кого-нибудь обложить данью, когда из одной гридницы недобрыми очами косятся на доходы другой, и везде подрастают молодцы, не успевшие в походы на хазар и греков, что прославили отцов и дедов… В такую пору его, Торлейва, желвак на скуле, подбитый глаз Унегостя и даже выбитый зуб Добровоя – детская возня.

Думая об этом, Торлейв почти забыл о едущем рядом Хельмо, да и спутники их уже спешивались возле Ратных домов.

– Я есть… иметь… увидеть ее завтра? – тихо спросил Хельмо, пока их еще никто не слышал.

– Нет, – прямо ответил Торлейв. – И меня тоже. К Святославу мы на пиры не ходим.

Хельмо лишь вздохнул в ответ.

Чтобы попрощаться с немцами, Торлейв сошел с седла; стоя возле коня, смотрел, как они скрываются за дверью большого дома – бывало, там стояли сотни две варягов. Потом обернулся. Радольв уже сел в седло и тронулся восвояси, помахав на прощание. Торлейв оглядел обращенные к нему три лица, все три – смуглые от природы или от загара, все три – горбоносые, только у двоих – тоже от природы, у одного – от неоднократного перелома. Илисар, как обычно, смотрел немного исподлобья, Патрокл-Орлец – надменно, а Агнер – с выражением полной готовности к новым приключениям. Невзирая на почтенный возраст, шрамы и пустую правую глазницу, запаса этой готовности у него хватило бы на всех троих.

Садясь в седло, Торлейв улыбался: вот ведь угораздило человека! Но завтра Витляны не будет у Святослава и Хельмо ее не увидит. А он сам не увидит Правены, хотя она-то в гриднице непременно покажется. Правена в девичьей дружине княгини Прияславы – то же самое, что ее отец был у Ингвара. Мысль о Правене навевала и невольную нежность, и грусть. Всплыл в голове разговор с матерью через пару дней после той драки.

«Ты хочешь добиваться той девки?» – все же спросила она, устав от неотвязной тревоги.

«Какой?» – Торлейв прекрасно ее понял, но не подал вида.

«Той, за которую подрался. За Правену же Хрольвову все вышло?»

Торлейв молчал.

«Уж кому судьба какая… – начала Фастрид, видя в этом молчании его решимость поступить по-своему. – Но тебе понимать надо… Если теперь и ты на ком попало женишься, то конец всем надеждам»…

«Надеждам – на что?» – Торлейв наконец поднял глаза на мать.

«На возвышение. Два колена, дед твой и отец, не снискали чести, когда выбрали мать своим детям – ты станешь третьим? И смиришься… Если ты правда хочешь вернуться туда, где погиб твой отец, отомстить за него, добиться того, чего хотел добиться он, тебе нужна такая жена, чтобы помогла войско собрать. Чтобы принесла богатство, сильную родню… власть. Тови, ты сам – будто солнце ясное, за тебя княгиня-вдова пошла бы, найди какую помоложе. А женись на такой девке – она тебе пути не проложит».

Хельги Красный был человеком редкой внутренней силы и при том обаяния, а отвага и удача возмещали недостаток чести, полученной от рождения. С самого детства Торлейва не оставляло чувство, что память отца обязывает его продолжить этот путь, завоевать себе владения и тем вернуться в круг владык, откуда брала начало его родовая ветвь. Одного корабля на двадцать скамей для этого мало, а собрать настоящее войско ему было не по средствам.

«Времена изменились, – не раз внушал ему Мистина, прекрасно знавший, куда влечет племянника Эльги и Уты само течение крови. – Уже не те века, когда вечную славу добывали на одном корабле. Теперь славу добывают на службе князьям – князь даст тебе войско, стяг и великую цель. И даже если ты погибнешь, твоя удача не канет в волны вместе с тобой, а укрепит удачу дружины и поможет будущим победам».

Мистина знал, о чем говорит. Именно так он стал победителем Греческого царства – во главе войска, собранного со всех земель между Греческим морем и Варяжским, под стягом Ингвара. Так же и его отец ходил за Хазарское море – под стягом Олава и Олега, и тот поход потряс всю восточную половину мира. Мистина же вытеснил с Руси Хельги Красного, который мириться с подчиненным положением не желал. А ведь Мистина родился от законного брака своего отца с самой настоящей княжной и мог бы желать большего. Но собственному кораблю он предпочел великий корабль – всю Русь, которой уже не первый десяток лет служил надежным кормчим. Торлейву хватило ума понять его правоту, но душа порой рвалась в те дали, где его отец прямо из гущи битвы воспарил в Валгаллу, где валькирии дрались за право схватить его душу в объятия, а Один лично ждал с налитым рогом в руке…

Чудно было думать, что решение подобной судьбы может зависеть от… Правены, милой сероглазой