Шрифт:
Закладка:
– Как же вы намерены осуществить… столь удивительное дело? – спросила Эльга.
Ей, женщине, легко было показать свое непонимание и просить объяснений.
– В этом деле господин наш Оттон повелел нам испросить у тебя совета, госпожа Хелена, – с любезной улыбкой ответил диакон Теодор – средних лет, полный светловолосый мужчина, вида скорее бойкого, чем важного. – Нам неведомы пути в Хазарию, но ведомо, что ваши люди много лет и торговали, и враждовали с хазарами. Должно, у тебя имеются люди, что знают безопасные пути в ту страну, владеют ее языком и понимают обычаи.
Даже в столь торжественной обстановке на его румяном лице отражалась склонность к радостям жизни, не совсем приставшая духовному лицу. Лицо его с узким лбом и пухлыми щеками несколько напоминало грушу, так и тело, шире в области живота, чем груди, тоже напоминало грушу, только побольше.
Эльга взглянула на Торлейва. Хельги Красный когда-то был весьма дружен с хазарином Песахом, видным военачальником, и под его покровительством несколько лет прожил в хазарской Карше. Благодаря этому у нее имелся под рукой хотя бы один человек, владеющий хазарским языком – Торлейв. Но постоянная торговля с хазарами шла через ту же Каршу и держалась больше на полутайных связях торговых людей – постоянных договоренностей с каганом и хакан-беком, как с греческими цесарями, у русов не было. Давным-давно, когда в Киеве сидел Олег Вещий, а Свенельд, отец Мистины, был молод, русы и хазары кровавыми клинками разрубили всякие возможности для «торгового мира», и прежние волоки за пять десятков лет заросли густым лесом.
– Может статься… такие люди у нас найдутся, – с сомнением проговорила Эльга. – Но только я не отпущу их в Хазарию на такое… опасное и сомнительное дело.
– Может, госпожа Хелена дозволит этим людям, – Хельмо тоже бросил взгляд на Торлейва, – обучить нас языку хазар? Ведь чтобы выбрать путь и все подготовить, уйдет немалое время…
– А помощь в этом деле поможет всем верным в спасении души! – добавил Гримальд, с намеком поклонившись Эльге.
– Да уж верно, не завтра вам в путь пускаться! – сказал Святослав. – Даже и не знаю… К морю Греческому обоз давно ушел, это теперь другого лета ждать… Через Десну и Оку… Да там к Дону пробраться трудно будет. Прежних волоков на Хазарскую реку, говорят, нету больше.
– Милость владык в помощи странникам велика перед очами божественного милосердия, – решился обратиться к князю Гримальд. – И если ваши светлости помогут нам достичь нашей цели, то мы готовы всеми средствами помогать и вам… буде у нас сыщутся дела для общей пользы.
Святослав взглянул на него уже без гнева, но отсутствующий взгляд его ничего не выражал.
– Ин ладно, – обронил он. – Ступайте пока восвояси, а завтра жду вас к себе на обед. Тогда еще потолкуем…
Не то чтобы он поверил в возможность крещения хазар, но раз уж Оттон задумал столь безумное предприятие – не будет ли здесь и впрямь какой пользы для руси?
Глянув на Хельмо, Торлейв заметил, как его приятель выдохнул и быстро перекрестился.
* * *
– Позволь мне узнать… – начал Хельмо, когда дружина посольства выехала со Святой горы.
Радольв и Торлейв отправились провожать немцев восвояси, в Ратные дворы. Еще на улицах Хельмо знаком предложил Торлейву придержать лошадь, и теперь они вдвоем ехали в десятке шагов позади прочих.
– Что?
Ошарашенный не менее прочих – если не более, как ближе других знакомый с хазарами, целью посольства, Торлейв ждал, что Хельмо о них и заведет речь. Но услышал нечто совсем иное.
– У королевы сколько имеет себе дочерей? – Хельмо с явным трудом подобрал слова для вопроса, обычно он выражался глаже.
– У коро… – По привычке Торлейв отнес это слово к Адельхайд, из потомства которой знал только Оттона-младшего, но сообразил, что его приятель имеет в виду Эльгу. – У княгини только одна дочь, Бранислава, вы ее сейчас видели. А тебе зачем?
Мысль сверкнула: не думает ли Оттон сосватать Браню… но за кого? У него в семействе женихов вроде нет. Взрослые все женаты, а холостые больно молоды. Не за сынка ведь! При своем живом воображении Торлейв тут же увидел семилетнего мальца в богатом платье – коронованный король Восточной Франкии, не пес нагадил! – чья макушка болтается возле плеча статной Брани, и он едва не рассмеялся. Чтобы поцеловать ее, не вставая на пенек, королю восточных франков еще лет десять расти!
– Я подумал… – начал Хельмо, – я видел в тот первый день, когда все в том поле… делали зоннвендфойер…
– На Ярилу Зеленого?
– Да.
– Что ты видел?
– Такая красна дева… Я думал, она – дочь королевы, она была впереди всех и правила другими девами. Красой блистаючи, как самоцветный камень среди песка… – Хельмо с трудом подбирал слова для чувств, которые едва ли когда ему приходилось выражать на славянском языке. – У нее волосы как золотой мед, а глаза… как звезды.
На кого это может быть похоже? Подумалось о Правене, с которой Торлейв собирался прогуляться в роще, а вместо этого пришлось Гостяту Вуефастича вежеству поучить…
– Правила всеми?
– Да, она шед впереди все.
– Это Витляна, видать, – сообразил Торлейв. – Она не дочь княгини, она ее племянница. Ее мать – сестра княгини, а отец – старший воевода киевский, Мстислав Свенельдич. Ты его сегодня видел.
– Та дева – дочь Мистислава?
Почему-то это открытие поразило Хельмо, тот даже прижал руку к груди. Торлейв смотрел на него в недоумении: будучи с Витляной в довольно близком родстве, он ее красоты почти не замечал, а в чужие души нос не совал, и далеко не сразу в смятении Хельмо распознал увлечение.
– Тебе-то что до нее?
– Ты не понимаешь? – В светло-карих глазах Хельмо мелькнуло нечто похожее на отчаяние. – Ты же знаешь, какова она! Ветвь благородной семьи… цветок драгой… Ты знаешь, сия дева – царица всех дев!
– Да не царица она! – Торлейв осторожно почесал зудящую ссадину на брови: заживает. – Она – дочь Мистины, а он хоть среди мужей в Киеве первый, не князь… Ну, по матери только, его мать была княжна ободритов.
– Я сказал, что ее краса есть выше всех! – втолковывал Хельмо. – Но это яснее, если она имеет кровь князей в себе.
– Агни́ Парфэ́нэ![41] – Торлейв стукнул себя по лбу. – Да ты влюбился, что ли, чудак! Она обручена. Ну, почти. Отцы сговорились. Ей идти за Унегостя Вуефастича, отец его
