стола неизвестно что резинками, вделанными в концы карандашей. Нода время от времени заговаривал с «Дикобразом», но тот, не поддерживая разговора, произносил только «гм» да «угу», а иногда, сделав страшные глаза, поглядывал в мою сторону. Я тоже не уступал и отвечал ему сердитыми взглядами.

В это время с огорченным видом появился долгожданный «Тыква» и, вежливо поклонившись «Барсуку», извинился:

– Я был немножко занят и запоздал.

– Итак, открываем заседание, – объявил «Барсук» и передал секретарю Кавамура отпечатанные на гектографе листки, чтобы он роздал их присутствующим.

Первым пунктом стоял вопрос о дисциплине школьников и затем еще два-три других вопроса. Со свойственной ему величавостью «Барсук», как бы являвший живое воплощение педагогики, изложил суть дела.

– И преподаватели и ученики нашей школы допускают различные ошибки и промахи, – начал он. – Все это происходит по моей неосмотрительности. Поэтому каждый раз, когда что-нибудь случается, я, как директор, в душе всегда испытываю сильное смущение. К несчастью, в школе снова произошли беспорядки; и должен сказать, что я опять глубоко виноват перед вами, господа! Однако что произошло, то произошло, ничего не поделаешь, но нам необходимо принять какие-то меры. Что касается фактов, то они вам, господа, уже известны, поэтому я прошу вас откровенно высказать здесь ваши соображения относительно мероприятий по улучшению создавшегося положения.

Я слушал его выступление и восхищался: ай да директор! ай да «Барсук»! Выходит, что он берет на себя всю ответственность и объявляет, что это не то его собственная вина, не то результат его собственной халатности; а раз так, то нечего и наказывать школьников. Пожалуй, он начнет с того, что сам себя уволит! Но тогда зачем было созывать это канительное заседание? Все и так понятно, если руководствоваться просто здравым смыслом. Я тихо и мирно дежурил. Ребята стали хулиганить. Ни директор школы не виноват, ни я. Виноваты одни школьники. Если «Дикобраз» их к этому подстрекал, значит, нужно выгнать вон и этих школьников, и «Дикобраза», и все будет в порядке. Взвалил на себя чужую вину и твердит: «моя вина», «моя вина»! Где еще найдешь такого ловкача, как он? Нет, на этакий трюк, кроме «Барсука», никто не способен!

Высказав свои столь нелогичные соображения, директор с каким-то самодовольством обвел всех глазами. Никто не раскрыл рта. Учитель естествознания уставился на ворону, которая села на крышу над первым классом. Учитель китайской литературы то складывал, то разворачивал повестку дня. «Дикобраз» попрежнему неприязненно посматривал на меня.

Знал бы, что заседание – такая чушь, ни за что не пошел бы, хоть поспал бы днем!

Раздосадованный, я решил поговорить здесь как следует и уже было приподнялся с места, как о чем-то заговорил «Красная рубашка», и я пока воздержался.

«Красная рубашка» отложил в сторону свою трубку и говорил, вытирая лицо полосатым шелковым носовым платком. Наверно, выманил этот платок у своей Мадонны. Мужчины всегда пользуются белыми полотняными платками.

– Я слышал о безобразных выходках школьников из общежития и признаю, что я, как старший преподаватель, тоже виноват в том, что недосмотрел; и мне очень стыдно, что я не оказывал постоянное моральное воздействие на молодежь, – говорил он. – Таким образом, случай, о котором здесь идет речь, произошел из-за некоторых упущений. Если рассматривать этот инцидент сам по себе, то странно – получается, что у нас только ученики плохие; однако если разобраться поглубже, в самой сути дела, то мы увидим, что как раз наоборот, – вся ответственность за этот случай лежит скорее на школе, а не на учениках. И мне думается, что применение строгого наказания на основании одних лишь внешних проявлений вряд ли принесет пользу в будущем. К тому же ведь это все горячность молодости, – у молодежи энергия переливается через край, поэтому не исключено, что и свои проделки они совершают наполовину бессознательно, не задумываясь над тем, что хорошо и что плохо. Разумеется, какие нужно применить меры – решает директор, так что мне не приходится вмешиваться в этот вопрос, но я прошу учесть все эти обстоятельства и отнестись к ученикам по возможности снисходительно.

Вот уж действительно, «Барсук» – это «Барсук», но и «Красная рубашка» – это «Красная рубашка»: так во всеуслышание и объявил, что если школьники буянят, значит, не школьники виноваты, а учителя. Словом, ежели сумасшедший трахнет человека по голове – это значит, что тот, кого трахнули, – плохой, потому, мол, сумасшедший и ударил его. Спасибо за такое удовольствие! Коли у этих ребят энергия через край бьет, шли бы на спортивную площадку да и занимались там борьбой. А кто это должен терпеть, когда ему в постель – «наполовину бессознательно» – кузнечиков напустят? Этак, если они тебе во сне шею свернут – ведь это тоже будет «наполовину бессознательно», значит, все равно их нужно отпустить с миром?

Размышляя таким образом, я было подумал, не выступить ли и мне? Но выступать, так нужно выступить красноречиво – так, чтобы всех удивить. А я если начинал говорить, когда злился, то обязательно на втором либо на третьем слове спотыкался – и конец! Взять хоть «Барсука» или «Красную рубашку»: ведь каждый из их как человек хуже меня, но поговорить – на это они мастера! А тут начнешь да еще запутаешься – радости мало! «Попробую-ка в уме составить в общих чертах план», – подумал я и принялся про себя сочинять фразы. Но тут, к моему удивлению, неожиданно поднялся сидевший против меня Нода. Шут-то шут, а разговор повел весьма развязно!

– Поистине недавний инцидент с кузнечиками и боевыми криками является прискорбным событием, которое вызвало у всех нас, преподавателей, вдумчиво относящихся к школьной жизни, тайные опасения относительно дальнейшего будущего нашей школы, – по обыкновению, скороговоркой начал Нода. – Все мы, преподаватели, должны теперь особенно внимательно оглянуться на самих себя, а также должны строгими мерами укреплять дисциплину во всей школе. Поэтому я полагаю, что предложения директора и старшего преподавателя, которые мы здесь слышали, являются вполне уместными и касаются самой сути дела; я целиком и полностью с ними согласен и прошу, чтобы меры наказания были бы как можно мягче.

В речи Нода были только слова, а смысла не было; к тому же из-за книжных выражений, которыми он все время сыпал, вообще ничего нельзя было понять. Единственное, что я уловил из его выступления, – это что он «целиком и полностью согласен».

Что говорил Нода, я не понял, но почему-то ужасно разозлился и встал, так и не составив себе никакого плана.

– А я целиком и полностью против, – начал я, и вдруг меня застопорило. Потом я еще добавил: – Такие несуразные меры мне абсолютно не нравятся! – И тут все присутствующие дружно расхохотались. – Ученики все поголовно виноваты! Их обязательно нужно заставить извиниться,