— Взаимоотношения людей — это очень сложно. Кто ты мне? Хозяйка? Мать?

Кристина улыбается, потом задумчиво вздыхает.

— Я человек, который рядом. Аврелия, мы с тобой на равных. Хорошо?

— Хорошо. Я вижу, что ты хороший человек. И Вадим Крылов — хороший человек. Неудивительно, что он тебе нравится. Это не взаимно?

Да, я смогла понять, почему Кристине Токаревой было неприятно, когда Алиса целовала Вадима Крылова. Возможно, я поторопилась сформулировать своё предположение в утверждение, но людям свойственно так делать. А я должна вести себя как человек. К тому же, мой прототип достаточно непосредственен и бескомпромиссен в суждениях.

— Так! То, что мы на равных, не означает, что ты можешь задавать мне такие вопросы.

Судя по всему, мои слова не нравятся Кристине Токаревой. Это меня пугает, так как я не должна доставлять людям дискмфорт. Особенно, своей хозяйке.

— Прошу прощения. Я учту это замечание. И ещё вопрос. Марс Петров… Он меня пугает.

Кристина Токарева смеётся.

— Не бойся его. Просто он любит всех раздражать. Поэтому мы, в свою очередь, любим раздражать его. Пошли внутрь, а то дождь, и что-то холодно становится. И кстати, бросай вот эти «Вадим Крылов», «Марс Петров». Просто имена. Без фамилий.

Всё-таки человеческие взаимоотношения — это слишком сложно. Мне ещё многому предстоит научиться, потому что Кристина явно ждёт от меня человеческого поведения. А я должна слушаться свою хозяйку, хоть мы и на равных.

#003 // Перепутья // Константин

На Венере есть цветы. Они выращивают множество самых разнообразных растений в теплицах. Кроме того, на каждой базе есть что-то вроде дендрария. Мы везём им семена, но своих цветов на кораблях программы «Ковчег» нет. Очень жаль, сейчас они пришлись бы кстати.

Всё, чего мне хочется сейчас, — ухватиться за соломинку. Я совсем опустил руки. До вчерашнего дня я жил как в тумане, будучи уверенным, что жизнь закончилась. Причём произошло это не в момент апокалипсиса, нет. Она закончилась намного раньше, а конец света лишь поставил жирную точку.

Но это всё до вчерашнего дня.

Проявив немного смекалки, я всё-таки смог погладить рубашку. Пришлось поторговаться с поварами за сотейник с кипятком, который и стал моим утюгом. Когда держал его в руке, думал о том, в каком же несправедливом мире мы живём. Капитализм умер — ну или впал в спячку — а для премиальных пассажиров, отгородившихся от нас толстой стеной, готовят нормальную еду, пока мы давимся кашицей, лишь отдалённо напоминающей что-то съедобное. Даже сотейники у нас для этой цели есть. Нет, я всё понимаю, на всех человеческой еды не хватит, но всё-таки неприятно осознавать себя кем-то второсортным. Люди всё равно не стали равны. И как будто бы даже наоборот: классовое неравенство лишь усилилось.

Зато теперь у меня глаженная рубашка.

Я стою у сто восемнадцатой каюты и мнусь. Стоит ли её сейчас тревожить? А чёрт с ним, будь что будет. Вдох, выдох — стучу в дверь. Но в ответ лишь ишина. И о чём я только думал? Может, она сейчас не в каюте или подключена к виртуальной реальности. Хотя, возможно, оно и к лучшему. Полгода назад Лиза потеряла сына. Ей, вероятно, надо побыть наедине с собой, а тут я кручусь вокруг неё со своими тараканами.

А всё зачем? А вот чёрт меня знает. Я ищу простого человеческого тепла, ищу контроля, ищу давно забытого чувства любви, в конце концов. Того трепетного чувства, которое я испытывал лет тридцать тому назад, когда приглашал девочку на свидание, когда впервые её целовал. Чувства, которое двадцать лет назад, казалось, вот-вот придёт на очередном свидании, при очередном поцелуе, но оно никак не хотело возвращаться в той же мере, в какой оно ощущалось в пятнадцать.

Я наивно хочу вернуть чувство, которое давно умерло во мне. И те простые привычные вещи, на которых держался мой душевный покой. Всё-таки я человек социальный, и самому по себе мне существовать некомфортно.

Какую же роль в уравнении моего счастья играет Лиза? Так ли важна она сама? Или я просто собираюсь использовать её? Да, безусловно, она красивая женщина, приятный собеседник, и она просто не может не нравиться. Но если всё, вроде как, искренне, то почему же я всё равно чувствую себя скотиной какой-то?

А Лиза всё не открывает. Ладно, пойду-ка я в каюту. Это была плохая идея.

Я уже было делаю шаг назад, как вдруг дверь каюты открывается.

— Костя? Что ты тут делаешь?

Она одета в дешёвый белый халат, похожий на банный — они входят в стандартный комплект одежды на корабле. Волосы Лизы растрёпаны, она не накрашена: явно никого не ждала. Красноту глаз особенно подчёркивает бледность лица. Неужели она только что плакала? Всё-таки я заявился невовремя, но теперь уже нельзя отступать.

— Прости, я… просто хотел пообщаться.

— А почему тогда убегаешь? — спрашивает Лиза с лёгкой хрипотцой в голосе.

— Ты долго не открывала. Подумал, что тебя нет дома, или ты в виртуальной реальности.

— Я же сказала: «Минуточку». Ты не слышал?

— Э-э… нет.

— Наверное, недостаточно громко. Эти двери очень глухие, — Лиза постукивает пальцем по косяку.

— Да, вероятно. Ты же не занята?

— О, ты что, у меня на этом корабле много дел. И в потолок попялиться, и в стену, и поспать… А что, есть какие-то предложения?

Я набираю полные лёгкие воздуха. Надо действовать решительно, но не слишком, чтобы не надавить на неё.

— Ты любишь звёзды?

Лиза поразительно быстро собирается. Каких-то сорок минут под дверью, и вот она вышла уже накрашенная, уложенная и в том же платье, что и вчера. Нет, я серьёзно. Соню порой по два-три часа приходилось ждать. Конечно, понятное дело, что у Лизы там не десятки кремов и платьев на любой случай жизни, но всё равно как-то непривычно.

Чёрт, я всё пытаюсь представить, как она собирала всю эту косметику и гардероб под сирены воздушной тревоги. Хотя оно, наверное, того стоило. Сохранить свою зону комфорта, кусочки чего-то привычного удалось далеко не каждому. Скажем прямо: не удалось почти никому. И это нам, полупремиальным пассажирам, ещё повезло лететь на корабле чуть ли не с роскошью