Шрифт:
Закладка:
Александр I, по сути, реально «воскресил Королевство Польское», подчеркивает Анджей Романовский. В российкой терминологии оно стало называться Царством Польским. Корону Царства надел на себя сам Александр I, но его наместником в новом государственном образовании, которое на первом этапе не входило в состав Российской империи, стал дивизионный генерал Юзеф Зайончек, командовавший сначала 16‑й дивизией пехоты, затем V корпусом в совсем недавно двигавшейся на восток Великой французской армии и потерявший ногу в знаменитых боях с русскими на реке Березина. Вместе с назначением он был повышен царем в звании до генерала от инфантерии — полного генерала по тем временам. Серьезное ранение на Березине получил и польский генерал Кароль Князевич, тоже удостоенный больших милостей российского императора. Тяжелую травму на той же Березине заимел и командовавший польской дивизией генерал Ян Домбровский, воевавший с русскими еще в Италии — против А.В. Суворова. Получив от русского царя орден Святого Владимира и орден Святой Анны 4‑й степени, став генералом от кавалерии, а также российским сенатором, он возглавил комитет по созданию армии Царства Польского, которую сформировали из вернувшихся из Франции польских воинских формирований, дравшихся против русских в течение всего наполеоновского похода на восток. Польский князь Юзеф Понятовский, командовавший в том походе на Москву корпусом своих соотечественников, погибший потом в знаменитой Битве народов уже на территории Саксонии, единственный из иностранцев, которому Наполеон даровал звание маршала Франции, был торжественно перезахоронен в Кафедральном соборе на краковском Вавеле — рядом с королями. Участвовали в той процедуре и высокие представители российского генералитета.
В том же 1815 году Александр I даровал Царству Польскому конституцию, которой не имела сама Россия. Он же учредил Варшавский университет, военную, политехническую, лесную, горную высшие школы, институт народных учителей. Император Николай I продолжил политику брата в польском вопросе. В результате, по его же словам, там, где была «песчаная и грязная пустыня, мы провели здесь превосходные пути сообщения, вырыли каналы в главных направлениях». Подтвердил он и вывод Адама Смита, что ранее «промышленности не существовало в этой стране», что «это мы основали суконные фабрики, развили разработку железной руды, учредили заводы для ископаемых. Существенное преимущество, данное мною польской промышленности для сбыта ее новых продуктов, возбудило даже зависть в моих других подданных. Я открыл подданным королевства рынки империи; они могли отправлять свои произведения далеко, до крайних азиатских пределов России». Польша в России в самом деле получила такие условия для хозяйствования, что вскоре превратилась в самый развитый в промышленном отношении регион империи. Ее население за сто лет возросло в четыре раза. Город Лодзь стали сравнивать с британским Манчестером, который тогда был мировым лидером в текстильной промышленности. Население Лодзи выросло с 428 человек в 1800 году до 600 000 в 1915‑м. Анджей Романовский приводит на этот счет еще одну интересную картину: «Представим себе Варшаву времен короля Стася (Станислав Понятовский — последний король Польши. — Я.А.): плывущие по сточным канавам нечистоты, Варшава смердела клоакой. Кто навел в этом деле порядок? Москаль, ген. Сократ Старинкевич, назначенный царем президентом Варшавы и создавший в этом городе канализацию». Современный польский историк Бронислав Лаговский признает, что пребывание польских земель в составе Российской империи было наиболее благоприятным этапом во всей тысячелетней биографии Польши. Однако его землячка публицистка Зофия Бомбчиньска-Елёнек отмечает, что «поляки упорно убирают из своей исторической памяти всякие позитивные явления, особенно в период Царства Польского, созданного царизмом после наполеоновских войн».
Как на все эти изменения отреагировали поляки тех времен? Они ответили двумя восстаниями. Первое из них вспыхнуло через семнадцать лет после создания Царства Польского, второе — еще через тридцать. Далее последовало два покушения на российских императоров. В первый день марта 1881 года студент Технологического института в Санкт-Петербурге Игнацы Гриневицкий, родившийся, как пишут польские энциклопедии, «в польской шляхетской семье герба «Пшегиня», взрывом бомбы лишил жизни Александра II. Через шестнадцать лет — тоже 1 марта — должно было состояться убийство Александра III, но заговор был сорван соответствующими имперскими структурами.
После польских восстаний, особенно после второго, по обе стороны было сделано несколько довольно жестких выводов. Первый из них огласил польский маркграф Александр Велёпольский, служивший в Царстве Польском помощником императорского наместника Константина Николаевича — родного брата российского императора Александра II: «Для поляков еще можно сделать что-то хорошее, с поляками — никогда». Потом Велёпольский уточнял, что это не его слова, он их только озвучил. Возможно, к такому выводу пришел сам царский наместник. Второе резюме сформулировал русский философ ХIХ века В.С. Соловьев — почетный академик Императорской академии наук, сын знаменитого историка С.М. Соловьева. В статье «Великий спор и христианская политика», опубликованной в 1883 году, еще до следующего покушения на царя, он отметил, что если бы «император Александр I думал более о русских, нежели о польских интересах», то «коренную Польшу возвратил бы Пруссии», а в таком случае, вероятно, «нам не было бы необходимости рассуждать о Польше», ибо польский вопрос был бы решен путем «неизбежного онемечивания», от которого «Россия спасла Польшу в 1815 году». В бывшем Великом княжестве Познаньском, присоединенном к Пруссии, «польский элемент… не может устоять перед немцами и все более и более поглощается ими». Тем не менее, «польские патриоты скорее согласятся потонуть в немецком море, нежели искренно примириться с Россией», невзирая на то, что «тело Польши сохранено и воспитано Россией», сделал вывод этот авторитетный ученый.
Почему Александр I пошел на создание Царства Польского? С.Д. Сазонов допускал, что объяснить подобное возможно не иначе, как «слабо развитым национальным сознанием» императора, которое «в редкие, совершенно исключительные минуты его жизни, как в 1812 году… у него ярко вспыхивало», но вскоре «вновь угасало, уступая место обычной ему расплывчатой мировой скорби». На непостоянство государя обращал внимание и А.С. Пушкин, заметивший, что царь «в лице и жизни арлекин». Есть историки, утверждающие, что Александр I «жил на два ума, имел два парадных отличья, двойные манеры, чувства и мысли», ему хотелось нравиться всем, чему способствовал его «врожденный талант». Желание снискать симпатии у поляков, мол,