Просто теория. Которая существует лишь в голове какого-то физика.

Помню, папа был в это время в комнате; я всегда знал, когда он рядом. Читал газету, но слушал. Мама тоже, возможно, в этот момент застыла где-то поблизости, со своими очками, которые висели на цепочке у нее на шее. Хотя с той же вероятностью она могла в это время работать над диссертацией в своем кабинете.

Папа улыбнулся: он увидел то, чего не видел я, и ему это очень понравилось.

– Я не согласен, – возразил Рори, – оно существует.

– Откуда ты знаешь? Это когда-нибудь видели? Кто-то его обнаружил?

– Это может быть слабо взаимодействующая массивная частица. Что, если ее нельзя обнаружить, потому что она слишком слабо взаимодействует с другими? С нейтрино, там, и остальными.

– Это не слабо взаимодействующая массивная частица.

– Нет, но нельзя утверждать, что этого не существует. Просто оно никак не участвует в электромагнитном взаимодействии, во взаимодействии со светом или еще с чем-либо, что позволило бы нам его обнаружить. Но то же можно сказать и про мысли или же сны. Все, что нам известно: девяносто пять процентов Вселенной не обычная материя. Поэтому логично предположить, что это нечто иное, как бы оно ни называлось, темной материей или слоном, и оно существует. Если ты все еще ориентируешься на стандартную космологическую модель, а другого выхода у тебя нет, если только ты не готов выбросить куда подальше Эйнштейна.

– Это все чертова софистика, – заявил я, хотя знал, что он прав.

Я вышел из комнаты. Поднявшись к себе, лег на кровать и на магнитоле на полную врубил «Сайкеделик ферз». На середине первого трека раздался стук, и Рори сказал через закрытую дверь:

– Прости. Я не хочу все время выигрывать. Просто… я знаю ответы. Иногда.

Я не ответил.

Он какое-то время еще стучал в дверь. Звал меня по имени, но я не отвечал.

– Эй! Ты в порядке?

* * *

– Эй! Ты в порядке?

Поднимаю голову и вижу склонившееся надо мной лицо, на котором написано беспокойство. Где я?

Окидываю взглядом тротуар и снова смотрю наверх. У этих лиц всегда одно и то же выражение – виноватое, так или иначе. Будь то женщина, у которой сбежал сын, или мужчина – слишком богатый, но слишком мало добра сделавший другим. А может, даже девушка, которая прочла слишком много книг.

– Где я? – спрашиваю.

Женщине около сорока. Выглядит она как человек, который много чего повидал и которого мало чем можно испугать. У нее лицо биржевого трейдера.

– В Холборне. – Голос у нее скрипит, как новый кожаный ботинок.

Зеленая зона.

– Сколько сейчас?

Тру глаза, в них бьет свет уличных фонарей.

Темно-синее небо не дает четкого ориентира.

– Немного за полночь, – отвечает она, принимаясь рыться в карманах.

Только я хочу попросить ее не давать мне денег, как вдруг понимаю: ищет она сигареты.

События вечера и дня открываются в голове по фрагментам. Обвинение в том, что я намеренно отнимаю у полиции время, оказалось недостаточно серьезным, чтобы задержать меня на ночь. Я покинул участок и шел, не останавливаясь. Ночной холод пронимал до костей, а пальто Себа с ним явно не справлялось, поэтому я и очутился здесь. Частенько приходил сюда раньше, еще когда работал. Кое-что изменилось, но атмосфера мне знакома: деловая, безопасная. Синяя зона. Здесь до тебя никому нет дела. Можно всю ночь просидеть под дверью, и никто не вызовет полицию, чтобы тебя прогнать. Тут почти не бывает пьяных или проходимцев.

Плотно кутаюсь в пальто и встаю. Женщина улыбается мне полным дыма ртом, сверкнув серебром на зубах.

– А ты большой парень, – ухмыляется она.

Хмыкаю в ответ и верчу головой, размышляя, куда пойти.

– Сегодня ночью ливанет, – продолжает она, отбрасывая сигарету. – Тебе бы в приют какой.

– Как вы догадались?

Удивительно, что не сработал мой камуфляж из одежды Себа.

– Да по глазам, – отвечает она. – И еще по волосам.

С благодарностью киваю и отчаливаю. Приюты не по мне. Все эти люди вокруг слишком на меня давят.

Слева от меня Тоттенхэм-Корт-роуд. Справа – Фаррингдон. Поворачиваю направо.

Полиция была там и говорила с ним – Эбади, так они его назвали, вот только его ли я видел вчера? У него есть алиби. Хотя я не верю. Не верю столь сомнительным штукам, как электронный билет. Их разве не на принтере печатают? А те копы – не верю, что они сработали как надо. Как могли они побывать там, осмотреть место, но тела не найти? Если они вообще делали обыск. А может, они поговорили с ним, удовлетворились алиби и больше ничем не стали заморачиваться.

Но я верю Себу и в его дружбу даже после стольких лет. Возвращаюсь к нему, и через час я уже у двери.

Палец на мгновение завис над звонком, перед тем как нажать. Потом, нахмурившись, жду. Не хотелось бы его разбудить. И так уже злоупотребил его отношением – воспользовался его домом как адресом для залога, забрал его одежду – ту, что он сам мне дал, и ту, что я украл. И вот я здесь, в час ночи поднимаю его с постели.

В прихожей зажигается свет, и через минуту открывается дверь, за которой на меня щурится Себ в выцветшей голубой пижаме.

– Ксандер, ты где пропадал?

– Извини, – отвечаю, – мне некуда больше пойти, а мне очень нужен…

Жестом он просит меня прекратить оправдываться.

– Брось. Заходи. Сегодня будет морозно.

Ожидаю, что он сразу отправится к себе наверх, но он проходит в гостиную и оборачивается.

– Виски? – спрашивает он, включая лампу. Теплый свет от нее разливается по комнате.

– Давай.

Следую за ним.

– К тебе полиция приходила. – В его голосе слышится беспокойство. – Знаешь, не хочу совать нос, но все же что с тобой происходит?

Сажусь на один из обитых кремовым плюшем стульев. Я должен все ему объяснить, но не могу собраться с силами и выдавить из себя объяснение.

– Ничего.

Он расстроенно смотрит на меня, поворачивается и наливает по дюйму виски в два хрустальных стакана.

– Я заявил о совершенном преступлении, но полиция не принимает меня всерьез.

– Могу чем-то помочь? – спрашивает он, протягивая стакан.

Беру стакан и мотаю головой; в этот момент замечаю над камином фотографию. Себ в это время вытягивается на софе, зарыв босые ноги в пушистый ковер. С фотографии робко поглядывает Грейс. Есть что-то в ее лице – таком нежном, улыбчивом, – от чего рвется на части сердце.

– Помнишь это? – спрашивает Себ, наблюдая за мной. – Нина купила тогда одну из этих зеркальных камер. Ну ты знаешь, с