class="p1">Но наконец, чиркнув спичкой, она оживила давно умершую железяку. Воздух в трубе загудел, дрова уютно затрещали. Осмотрев стыки, не сочится ли между ними дым, Мина вяло взяла наперник, и еле волоча ноги, поплелась к выходу. Нужно принести из конюшни хотя бы один мешок соломы. Спать на голых досках совсем не хотелось.

Свой спальный настил Мина соорудила в углу свободной камеры, подальше от входной двери, из которой тянуло сквозняком и поближе к печке. Пока она набивала себе перину и несла её обратно, воздух в погребе согрелся. От тепла и усталости девушку развезло как от крепкого алкоголя. Умывалась она, уже наполовину уснув. Но даже сквозь дрему зудела мысль:

— Вот бы искупаться… — Она чувствовала себя дворовой собакой, полностью покрытой грязью. Но сил на купание уже совсем не осталось, Мина только вымыла руки и лицо.

— Завтра. — Пообещала она своему измученному телу и, забывшись, оперлась на решетку, разделявшую камеры.

Пальцы оборотня остановили девушку, сжав её тонкое запястье. Сначала она не поняла, за что зацепилась и слабо дернула рукой, в пытке освободится. А потом, подняв сонные глаза, она почти впритык встретилась со светящимися в сером сумраке огоньками, перечерченными узкими, вертикальными зрачками.

Не отрывая глаз от девушки, Урсул поднялся с колен и стал в полный рост, шокировав девушку своими габаритами. Комната вокруг словно сжалась от распрямившегося зверя. Все что раньше она принимала за гору тряпья, обманчиво скрывавшего узника, оказалось его телом. Несмотря на обильную кормежку, он был все еще достаточно худ, а кожа оборотня от нехватки солнечного света была бледнее слоновой кости, но по сравнению с Миной, Урс казался просто огромным. Её макушка, встань девушка даже на цыпочки, не достала бы даже до его подбородка.

Оборотня словно окутывала аура животного магнетизма и огромной силы. Больше всего, в зыбком свете факела, он напоминал собой зловещий призрак злобного великана, ворвавшегося в её жизнь из ночного кошмара. Он выглядел совершенно спокойным, но собранным и готовым в любую минуту обрушиться на неё.

От нахлынувшего страха Мина сразу же проснулась и попыталась закричать, но сухое горло запершило, и сначала она выдала лишь сиплое:

— Нет! — И упускаясь на пол, закашлялась.

Потом опять кричала, уже громко и напрасно пыталась вырваться.

— «Он сожрет меня. — Стучала в голове единственная мысль. — Убьет, и будет есть меня по кусочку, как козленка».

От ужаса она покрылась мурашками, а волосы на голове, кажется, встали дыбом.

— «А может, он будет есть меня заживо, чтобы мясо как можно дольше оставалось свежим. И никто ему не помешает. Никто! Мою пропажу обнаружат только тогда, когда горка монет, на столе мистер Зога, станет подозрительно большой. Они спустятся вниз и увидят мои обглоданные кости». — От этих мыслей она снова закричала.

Если бы на улице, возле самой трубы, выходившей из подвала, стоял человек, он услышал бы сквозь толщу земли только тихое, тонкое:

— Еееттт. — И принял бы его за завывание ветра. Но рядом с трубой никого не было, и крики девушки были совершенно бесполезными.

Она в изнеможении повалилась на пол. Волк не мешал ей биться в истерике и съезжать вниз. Он только пару раз перехватил её руку, чтобы девушка не оказалась весящей на решетке, а растянулась на полу, как ей было бы «удобно». Он наблюдал за ней, не говоря ни слова, и только когда она совсем сдалась и заплакала, свернувшись у решетки клубочком, Урсул, словно пытаясь её утешить, открыл рот.

— Шииии. — Тихо зашипел оборотень. — Не обижу. — И девушка замерла, на мгновенье решив, что ей послышалось.

Урсул снова опустился на пол. Его рука прошлась по растрепавшимся волосам, и вернулась в камеру. Не спеша, палец за пальцем, он разжал стиснутый кулачек и уткнулся в него носом. Оборотень жадно обнюхивал поврежденную ладошку, глубоко вдыхая её запах и шумно выдыхал. Он чувствовал боль самочки и хотел ей помочь.

— «Там кровь! — Вспомнила Мина. — Значит, есть меня, он начнет с руки». — И она снова попыталась сжать пальцы, чтобы избежать его клыков.

Оборотень недовольно заворчал. Глянув на неё золотыми глазами, он фыркнул и грозно рыкнул:

— Успокойся! Я же сказал, не обижу.

Мина от удивления поперхнулась воздухом. Что? Не победный вой, не рычание, а слова? Но она точно не ослышалась и это не плод её изможденного воображения. Он и вправду говорил! Мина хотела спросить, давно ли он научился? Но мозг запугано говорил, что это будет невежливо. Тюремщица продолжала потрясенно смотрела на волка, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег.

А потом вдруг почувствовала его язык. Он легко, словно перышком, мазнул по намозоленным бугоркам ладошки, щекотнув и этим вызвав нервный смешок. Не чувствуя больше сопротивления Урсул осмелел и словно собака начал жадно лизать её ладонь, как раз в том месте, где сожженная кожа особенно сильно обгорела. Язык был шершавым и слегка цеплял неровности ранки. Но это вызвало не боль, а непонятное тревожное ожидание чего-то. Мина с удивлением чувствовала, как на затылке у неё поползли мурашки.

Она снова попыталась вырваться, и он отпустил, но сначала захватил в плен вторую руку. На другой раненой лапке, язык оборотня стал повторять ту же процедуру. К удивлению Мины жжение в ранках, мучившее её весь день, почти сразу стихло, но появился легкий зуд, как будто болячки заживали. И она нервно почесала освобожденную конечность о юбку. Оборотень заметил, обозлился и недовольно рявкнул:

— Не драть!

Девушка нервно дернулась и подчинилась. Тереться о ткань ладошкой, было неимоверно приятно, но злить зверя она не решилась.

Урс блаженствовал, хотя должен был ненавидеть себя, за такой странный порыв. Он лечил человечку, а обязан был убить её при первой возможности! Жалкий предатель, ластился к ней как ручной пес. Но эти мысли взывавшие к нему, где-то далеко, в подсознании, были отброшены и забыты, он прикасался к своему фетишу. С болезненным наслаждением он ощутил соленый вкус её крови. Слюна оборотня была целебной, уже к утру, ранка должна затянутся.

Урсул почувствовал как от ласки самочка расслабилась и наблюдая за его опушенной головой, кажется, начала снова засыпать. Движения его языка стали замедлятся и остановились, он неохотно прошелся по коже в последний раз и пропал. Мина, впавшая в какую-то сладкую дрему, ощутила грусть и сожаление. Урс словно почувствовал это и нежно прижался к чувствительному местечку на запястье губами и слегка прихватил мягкую кожу. Потом отпустил и снова прижал губы. Мину прошила жаркая дрожь.

— «Кажется, я окончательно согрелась». — Решила девушка.

А губы не останавливались