Урсул прижимался к железу и от наслаждения улыбался. Со стороны он был похож на блаженного дурачка, который нашел в дорожной пыли стекляшку. Оборотень глубоко дышал, наслаждаясь ароматом девушки, окутавшим его словно утренняя дымка. Рука будто сама собой начала осторожно поглаживать спрятанную в одеяле девушку. Этого было мало… Он хотел касаться её кожи, но боялся и не хотел потревожить её сон.

Соблазн был слишком велик, и рука очень осторожно потянула за край одеяла.

Миллиметр за миллиметром он раскрыл лаз в толстом коконе, и рука пробралась в жаркое гнездышко. Девушка продолжала крепко спать. Он дотронулся до её плеча и скользнул дальше. Вот оно, то, что так манило его, небольшое возвышение, спрятанное под платьем. На лбу Урсула выступили бисеринки пота, он нервно облизал губы. В ладонь упирался упругий холмик, и когда спящая самочка вдыхала, он плотнее ложился в его руку. Урс зажмурился, наслаждаясь ощущением полноты в своей ладони, а потом, совсем уж осмелев, очень медленно расстегнул крохотную пуговичку.

Просыпалась Мина поздно и нехотя. Темнота сбивала с толку, и ей казалось, что на улице еще ночь. Она с радостью проваливалась обратно в тягучее забытье, и это повторялось несколько раз, пока она окончательно не выспалась.

Сегодня Мина чувствовала себя на удивление бодро и сразу вспомнила, где находится и почему. Вставать совершенно не хотелось, но ежедневные обязанности никто не отменял. Часов у неё не было и чтобы узнать, хотя бы примерно, который час, нужно было выйти на улицу. Она зевнула и поняла, что воздух в темнице за ночь успел остыть, печка давно прогорела. Но телу под одеялом было приятно и тепло, словно на ней лежала теплая грелка. Девушка почти всегда мерзла и раньше частенько подкладывала в свою постель разогретый кирпич. Но вчера на это у неё точно не было сил. Так что это так приятно греет? Мина удивленно повела плечом и почувствовала, что ей что-то мешает. Прислушалась к ощущениям и, не поверяя им, нащупала на своей груди чужую, наглую лапу! Она пробралась за пазуху и по-хозяйски обхватывала её за голую грудь.

Поняв, что её обнаружили «лапа», не только не удалилась восвояси, но, видимо приняв её прощупывания за поощрение, ласково сжала её сосок. Мина от неожиданности ахнула и, поддавшись новым ощущениям, чуть выгнула спину. Жар разлился по её щекам, низ живота будто пронзила раскаленная молния. Не ожегшая её, а воспламенившая. Большой и указательный пальцы наглой «лапы», не видя сопротивления, покатали между собой твердую горошину и очень аккуратно потянули вверх. Девушка даже застонала. Ласка была такой новой и такой острой, что все мысли хаотично рассыпались в её голове.

Её вообще мало кто трогал. Даже в детстве, редко чужая ладонь проходила по её голове. А тут… Пальцы отпустили сосок и снова сжали весь холмик.

Вокруг царила темнота и лица, нарушителя девичьего спокойствия, видно не было, а то Мина сгорела бы со стыда. Теперь понятно, почему он хотел её кровать на доступном расстоянии. Хитрый прелюбодей решил погреть об неё свои загребущие руки. Нужно остановить это.

Мина стала вытаскивать руку — развратницу. Лапа убираться не хотела, цеплялась за одежду, путалась в сорочке и вороте платья. Пришлось пару раз, что было сил, шлепнуть по ней, для успокоения. Кажется, помогло. Ручища сдалась и исчезла.

Девушка встала и зажгла свечу. Потом быстро разожгла остывшую печку. Мина делала это не от холода, а что бы набраться храбрости. Она решила выяснить с ним то, на что вчера, просто не было сил. Решительно развернувшись к его камере, она застыла.

Так близко свет к пленнику Мина никогда не подносила. Он всегда был в полутени и как-то скукожен. Сегодня он сидел ровно и смотрел дружелюбно, но с вызовом. Ей вдруг стало горько и ужасно стыдно, но не из-за того что он трогал её обнаженное тело. Огромный мужчина сидел на грязном тюфяке, накрытом еще более грязным подобием одеяла. Сбитый колтун на голове весь состоял, кажется, из грязи и, наверное, уже несколько лет не расчесывался. Борода тоже выглядела отвратительно. То, что покрывало его тело, одеждой назвать было нельзя. Вернее это была одежда очень, очень давно. А сейчас это были нищенские отрепья, засаленные до такой степени, что кажется должны ломаться от грязи.

— «Как он жил все эти года? — Задала себе вопрос девушка. — Неужели существует такое преступление, за которое можно так издеваться над человеком… Ну ладно, даже над оборотнем.

Насколько Мина знала из рассказов дяди единственное преступление, лежавшее на узнике, была принадлежность к перевертышам. Он никого не убил и не ограбил. Не разорил чей-то дом, не надругался над чьей-то добродетелью. Только родился оборотнем…

Как он попал в руки людей, Мина не знала. Наверняка это была злая шутка судьбы, ведь не один оборотень, по доброй воле, не ступит на Белый берег отданный людям. Это было бы нарушением Разымающего договора, а за его соблюдением очень внимательно следили эльфы.

И все-таки узник как-то оказался здесь. Его держали в замке для развлечения и придания некоего статуса господину Басту. Когда в твоем погребе сидит на цепи зверь, можно во время светской беседы ненавязчиво сообщать об этом собеседнику. И как бы между делом упомянуть, что ты тренируешь свое искусство фехтования прямо на оборотне. Это удивляло и приводило в восторг. Раньше на эти импровизированные поединки съезжалась знать со всей округи. Бои, конечно, были неравные. Узника всегда выводили на улицу безоружным и закованным в цепи, а господин Басту ловко колол его серебряным клинком. Но азарт среди зрителей это не тушило. Увидеть поверженным одного из злейших врагов человечества, было всегда приятно.

Как рассказывал Тобиас Бутимер, обычные раны на теле оборотня заживали почти мгновенно. Перевертыши вообще обладали сказочной живучестью. А вот порезы оставленные серебром, затягивались очень неохотно, оставляя после себя глубокие шрамы. Некоторые из них Мина рассмотрела сейчас на голой шее узника. На темной от грязи кож, они отчетливо выступали белыми полосками.

— Нам кажется обоим нужно хорошенько помыться. — Спокойно сказала тюремщица, своему вероломному соседу, вместо того чтобы накричать на него.

Он не ответил, но в знак одобрения почесал свою свалявшуюся бороду.

— «Интересно сколько ему лет?» — Вдруг задумалась девушка.

На вид невозможно было понять даже приблизительный возраст. Черные волосы на висках уже осветлила седина, но не много. В замке он находился около пятнадцати- семнадцати лет не