Шрифт:
Закладка:
Вытянув шею, я заглянул в коробку.
Сам не знаю, что именно я ожидал там увидеть, — может, запасные кукольные конечности? — но точно не косметику. В общем, это была она, и много: гораздо больше, чем может потребоваться любой женщине. Я подобрал тюбик губной помады, снял металлический колпачок. «Пожарный красный». Я бросил помаду назад в коробку и пригляделся к кукле, сидящей рядом. Ресницы накрашены, глаза подведены карандашом, на веках — тени, на щеках — румяна, на губах — помада. К тому же эта кукла пребывала в гораздо лучшей кондиции, чем ее товарки на деревьях. Руки-ноги на месте, одежки чистые, никаких следов паутины и гнили. В сознании само собой всплыло определение «ухоженная».
Я подобрал куклу со стола. Глаза темные, взгляд по-змеиному холоден и расчетлив; в мочки ушей продеты бронзовые кольца-серьги; на ноготках — оранжевый лак. Я понюхал волосы — приятный цитрусовый аромат.
Выходит, Солано устраивал этой штуке купание?
Я пожалел, что рядом нет Пеппера. Вот оно, неопровержимое доказательство моей правоты. Солано точно был умалишенным. Может, даже буйнопомешанным.
Мне представилось, как он сидел вечерами за этим самым столом: дряхлый старик, иссушенный солнцем, ветром и тяжким трудом земледельца. Как он усердно расчесывал кукле волосы или осторожно припудривал личико, красил ей губы помадой или, вполголоса бормоча, полировал ей ногти, — возможно, спрашивал, как она провела свой день, что собирается делать завтра, или, черт побери, сколько Кенов она поцеловала на прошлой неделе…
Вот только… зачем? О чем он вообще думал? Воображал, что эта кукла — настоящий ребенок, из плоти и крови?
Он что, трахал ее?
Вопрос меня сразил. Он ведь не стал бы, не смог бы… это ведь кукла, боже ты мой. Хотя, опять же, бывают фетиши и похлеще, а старик сидел тут один как перст без всякого общения…
У меня возникло искушение задрать кукле платьишко, стянуть с нее трусики и посмотреть, не внес ли Солано какие-то усовершенствования в ее пластиковую промежность. Но делать этого я не стал. Не желал знать.
От вида рваной дыры меня могло бы стошнить.
Внезапно я понял, что ни к чему больше не хочу здесь прикасаться, и вернул куклу на стол. Скрипя досками, прошел к двери в соседнюю комнату и, заглянув туда, увидел кухню. Смрад гниения заставил меня наморщить нос. На недавно оструганной столешнице высилась стопа тарелок. Рядом разложены нож, ложка и вилка. Единственную стенную полку занимали припасы вроде макарон, соли, риса и сахарного песка. Корзина на полу полна сушеных кукурузных зерен, которые Солано, видимо, пускал на муку. Не видно ни мойки, ни плиты, — хотя, конечно, на островке и быть не могло ни водоснабжения, ни электричества. Я решил, что рядом с домом должно отыскаться старое кострище, где старик кипятил добытую из канала воду и готовил себе пищу. Пеппер говорил, что местные таскали Солано кукол в обмен на плоды его трудов. Странно, но я не видел здесь вспаханного поля или овощных грядок… Хотя, впрочем, обошел далеко не весь остров.
Мои глаза обшарили пол, погруженные в тень углы: я искал дохлую мышь или какого-то другого мелкого зверька, который приполз сюда умирать и вызвал такую вонь. Ничегошеньки.
Вернувшись в «гостиную», подошел к одному из двух дверных проемов, куда еще не заглядывал. Простая, по-спартански обставленная спальня: кровать, комод, окно. И все.
Дверь во вторую комнату оказалась закрыта. Я схватился за круглую ручку и уже собрался ее повернуть, когда из-за двери послышался чей-то сдержанный чих.
Я замер, как громом пораженный.
Брось, Зед… Одна кукла открывает глаза, другая заводит с тобой разговор, а теперь третья решила чихнуть?
Но что же я мог услышать?
Я толкнул дверь плечом, почти готовый увидеть Чаки[11], ковыляющего ко мне на маленьких детских ножках, с огромным, зажатым в кулачке ножом.
В комнате было пусто, не считая кровати и платяного шкафа.
— Есть тут кто? — спросил я тем не менее.
Нет ответа.
Мне не хотелось проверять под кроватью. Так поступил бы ребенок, в надежде унять страхи и суеверия. Вот только уклониться от этого поступка я уже не мог. В конце концов, я ведь что-то слышал. Мне не почудилось.
Я тихонько встал на одно колено и изогнулся, заглядывая под кровать.
6
Девочка лежала лицом вниз — руки по швам, но растопыренные пальчики уперты в пол, словно у бегуньи на стадионе, готовой рвануться вперед, оттолкнуться от стартовых колодок… и броситься на меня. Спутанные волосы почти целиком скрывают лицо. На ней хлопчатобумажная блузка с вышитым орнаментом и пастельного оттенка джинсы.
Восстановив способность соображать, я прочистил горло и сказал:
— Привет…
Это прозвучало не только банально, но, учитывая обстоятельства, и довольно зловеще. Такие вещи говорят незнакомцы — перед тем, как заманить наивное дитя к себе в машину.
— Меня зовут Зед, — поспешил добавить я. Девочка не ответила. Думаю, ей было лет семь или восемь. Круглая мордашка с мелкими чертами, сулившими когда-нибудь в будущем стать вполне миловидными.
Я спросил себя, не может ли она оказаться дочерью Солано. Что, если он крутил интрижку с какой-нибудь девицей из местных и на старости лет был вынужден втихаря растить внебрачную малютку? Или все куца хуже? Может, он похитил девочку и держал в рабстве, пока не отдал концы? Если так, сколько же она провела на этом островке? Одежда девочки не походила на ветхие лохмотья, но и особо чистой не выглядела.
Приоткрыв рот, я снова его захлопнул. Я не очень-то умел ладить с детьми, не был способен сюсюкать с ними фальцетом и фальшиво хихикать за каждым словом, как это удается некоторым.
Я прикинул, не стоит ли призвать на помощь Питу, но тут же отмел этот вариант: ясно ведь, что, когда мы вернемся, девочки и след простынет.
— Что ты там забыла, под кроватью? — спросил я. И сразу подумал, что она едва ли знает английский. — Э… Que haces… haciendo?[12]
Девочка сглотнула слюну. Ее глаза метнулись к двери, вернулись ко мне. Она явно собиралась удариться в бегство. И что мне тогда делать, интересно? Дать ей сбежать? Или сгрести в охапку? Запереть в комнате и криком позвать на помощь?
Нет,
