Шрифт:
Закладка:
P. S. Моя жена Алеся настаивает, чтобы именно в этом месте книги я поместил свою фотографию.
Сионистский заговор
Аукцион возбудил воображение людей.
Народ стал фантазировать. Поползли слухи.
Я услышал, что Московский аукцион Sotheby’s – это сионистский заговор, цель которого – унизить «настоящее» русское искусство. По этому вопросу меня призвало к ответу Министерство культуры.
Говорили, что государство Израиль купило все мои картины (вместо того чтобы истратить эти деньги на борьбу с арабским врагом).
Рассказывали, что у меня есть дядя не то в Канаде, не то в Америке, который, приехав и почему-то не пожелав купить картины в мастерской недорого, потратил миллион на их покупку на аукционе.
По версии одного художника, все мои картины приобрела некая ювелирная фирма. Уязвленный, видимо, тем, что купили не у него, мэтр грозился подать в суд на меня и на мифическую фирму.
По его словам, он до сих пор живет с «незаживающей раной».
Поговаривали, что все работы приобрели богатые бруклинские евреи.
Оригинальную версию излагал нью-йоркский галерист из Сохо, просвещая слушателей, что покупка моих картин – дело спецслужб США. Желая поддержать антиправительственные организации в СССР, ФБР таким образом якобы легализовало деньги в России.
– Грязная история, – добавлял он.
Владелица галереи из Питтсбурга, занимающаяся русским искусством, пошла «другим путем». Стоимость проданного «Фундаментального лексикона» она делила на 128 (по числу изображенных там фигур), следовательно, сумма за каждую проданную фигуру получалась весьма скромной.
По ее словам, это был не успех, а провал.
Приехав в Москву десять лет спустя, я услышал от одной симпатичной известной московской галеристки, что ей, как специалисту, доподлинно известно, что это был заговор западных галерей. Дилеры, мол, приехали заранее в Москву, закупили по дешевке картины участников аукциона. А на самих торгах заплатили астрономические цены, чтобы в дальнейшем взвинтить стоимость работ этих художников.
Именно так поступают на Западе, утверждала она.
Возникало впечатление, что со мной разговаривает агент службы дезинформации КГБ.
Еще молодой, успеешь…
В 1988 году президент Международной чикагской художественной выставки Джон Уилсон по просьбе Билла Струве пригласил меня приехать в Чикаго и сделать плакат для этого события.
С этой целью он включил мое имя в программу культурного обмена между СССР и США, организатором которой он был.
Три американских художника направлялись поработать в Россию, три русских – в США.
За пару месяцев до Московского аукциона я получил копию официального именного приглашения, направленного Уилсоном в Союз художников СССР.
Позвонив в иностранный отдел Союза, я узнал, что, действительно, на мое имя получено официальное приглашение.
Одновременно мне сообщили, что поехать в Чикаго желают многие художники и что существует очередь, в которой я последний.
– Ничего, – сказал мне завотделом, – ты еще молодой, успеешь.
Выругавшись, я повесил трубку и постарался забыть про это дело.
Перейдя на «Вы»
За десять дней до Sotheby’s позвонил тот же чиновник и, перейдя на «вы», сказал:
– Послушайте, Брускин, вам через две недели ехать в Чикаго. Почему вы не оформляете документы?
Я понял, что культурная политика и установки Союза художников меняются.
Воодушевившись, побежал по инстанциям.
Нужно было получить кучу справок и разрешений, включая разрешение партийной организации Московского отделения Союза художников, подтверждающее мою политическую благонадежность и устойчивый моральный облик.
Мне надлежало не посрамить страну.
Надо сказать, что в предыдущие времена эта организация видела во мне аморальную личность, антисоциальный элемент, скрытого и опасного врага светлого коммунистического Завтра и Сегодня.
В партийной организации произошло то же самое, что в СХ СССР.
Вначале мне сообщили, что среди членов Союза есть много замечательных художников значительно лучше меня и что такой бездарный тип, как я, не может представлять за рубежом страну самого правдивого в мире искусства.
Товарищ, пройдемте
Через пару дней по неведомым мне причинам власти передумали и разрешили поездку.
До последнего момента я ждал, что в аэропорту ко мне подойдет «человек в штатском» и скажет:
– Товарищ, пройдемте.
Я уехал в США через пять дней после Московского аукциона.
За тридевять американских земель
В разгар лета я с двумя коллегами прилетел в Чикаго.
В аэропорту меня встречали Джон Уилсон и Билл Струве.
Джон, улучив момент, отозвал меня в сторонку и, полагая, что я только что мастерил каменный топор в сибирской тайге, сказал:
– Старик, ситуация скверная, за тобой следуют агенты КГБ и ФБР. Они повсюду. Держись меня, я тебя защищу.
Попытка Билла пригласить меня к себе кончилась их ссорой.
Уилсон, вообразив, что я его выгодная и легитимная собственность, повез меня на «творческую дачу» за тридевять американских земель, в мичиганскую тьмутаракань.
Погода на редкость «удалась». Жара стояла тропическая. Высунув нос на улицу, я тотчас понял, что местный климат – смерть российскому человеку. Несмотря на, как казалось, хорошие литературные знания о стране, передо мной лежала неведомая планета.
Бойко говоря по-английски, я хорошо понимал лишь Билла Струве, в «прежней жизни» бывшего, по-видимому, превосходным преподавателем английского языка.
Будучи истощен как морально, так и физически, я чувствовал себя прескверно.
Свободный американский телефонный эфир
В мои планы входило сделать обещанную литографию для плаката и прощупать почву для реализации важного для меня скульптурного проекта.
Приехав на «дачу», я понял, что делать там категорически нечего. Вместо литографского станка мне показали светелку с приличным количеством аккуратно расставленных девственных холстов, которые я, по-видимому, должен был преобразить в живописные шедевры и с благодарностью подарить моему спасителю от гибельных спецслужб.
На следующий день хозяин, благородно и тожественно вручив каждому по тридцать долларов, повез нас в организованном порядке покупать летнюю одежду в местное чудо-юдо – торговый центр.
Оказалось, что в моей комнате нет прямого выхода в свободный американский телефонный эфир. Пытаясь поговорить с друзьями из Нью-Йорка и Чикаго, я натыкался на непроходимую стену. Если же стена пробивалась, звонки прерывались в любой момент по усмотрению «телефонистов».
Меня повсюду сопровождала пара милых сотрудниц босса.
Спасение
Через три дня, встав в 5 часов утра и прихватив 25 центов, я пошел куда глаза глядят по американским дорогам в поисках телефона-автомата.
Пройдя несколько километров, в «глубинке» наткнулся на искомое. Я позвонил Биллу Струве и попросил меня
