Шрифт:
Закладка:
– Верно, филонеллонцы… Вождь Орла упоминал о них. Скорее всего, это мой старый знакомый, – кивнул Филипп и ушел к лежанке, обустроенной на краю лагеря, в отдалении от навеса с котлом, где готовилась еда и гурьбой толпились голодные гвардейцы.
Услышав последние слова, Леонард заспешил к отцу. Он молча обошел сидящего на его пути Уильяма, подле которого разлеглись фыркающие Тарантон и Серебрушка. Кони ласково общались меж собой, потирались мордами и отгоняли хвостами и вскидыванием головы редкую, но назойливую мошкару.
– Отец, ты говорил о Бардене Тихом? – спросил Леонард.
– Скорее всего, он. В Глеоф больше никто из горных районов по осени не ездит, ну а купцы сюда заглядывают лишь во время сезона Аарда.
– Понятно. Может, недалеко от нас еще кто-нибудь.
– Вполне возможно. Если Горрон де Донталь решит посетить суд, то и он двинется по этой тропе – тут проще добывать еду. Синистари из Дальнего Севера поступит так же. Насчет старика Марко не уверен… Он уже пару столетий не показывался из своего грота в горах. Но все может быть. Ну и Асканели де мор Скрам, хотя тут я тоже сомневаюсь.
Кивнув, Леонард вернулся к своей лежанке, где уже устроилась Эметта, вытянув ноги. Филипп проводил его уставшим взглядом и вздохнул, понимая, почему ему задали вопрос про проезжающих на суд старейшин. Ведь его сыну уже не терпелось прибыть на место, и он находил успокоение только в поиске всяких признаков его грядущего бессмертия.
Уильям тем временем поглаживал разлегшихся рядом с ним коней, перебирая им гриву, а потом и вовсе достал из седельной сумы холщовый мешочек. Он высыпал на ладонь немного засахаренной клюквы, которую купил в Орле поутру на выигранные у капитана монеты.
– Бедняга, – шепнул он своему Тарантону. – Вот над тобой поглумились. И над сэром Рэем… Да и надо мной, чего уж… – Затем он протянул коню лакомство. – На вот, угощайся!
Конь фыркнул и принял с ладони теплыми губами сладко-кислые ягоды. Похоже, угощение пришлось ему по душе – и он тут же привстал за добавкой. Серебрушка тоже учуяла лакомство, положила свою большую морду на колени хозяина и протяжно вздохнула. Дав им по несколько ягодок, Уильям завязал мешочек и заботливо спрятал его обратно. Тогда лошади поглядели на седельную сумку и потянулись уже к ней.
– Э-э-э нет, друзья… Это для Вериателюшки, а то обидится…
Тарантон и Серебрушка послушно легли.
– Умеешь ты налаживать связь с лошадьми, – улыбнулась Йева.
– Да это же не моя заслуга. Эх, поскорее бы уже расколдовать Тарантона, – ответил негромко Уильям.
Жующий мясо у костра сэр Рэй обернулся и глянул на своего коня. Тот нагло и весело заржал и оскалил желтые зубы.
– Зато характер вредный остался, – ласково рассмеялась Йева. – Я Тарантошу еще жеребенком помню. Меня отец как-то взял с собой за город, на кобыльи конюшни. Вот тогда я и увидела рыжего жеребенка, веселого такого, подвижного, и захотела погладить. А он в ответ отгрыз кусок моей юбки. Год ему был всего, представляешь?
– Да, характер Тарантона можно воспевать в легендах, – заметил сидящий неподалеку Филипп, переведя взор с книги на рыжего коня. – Я предупреждал прошлого капитана гвардии, уважаемого Эри Мальгерба, о том, что жеребенок вырастет с норовом. Но он не внял моим словам. Хорошо, хоть к сэру Рэю привык. Ну, пока не объявился наш рыбак.
Йева и Уилл заулыбались.
– Да я исправлю это, господин!
– А если не исправишь? Я так понимаю, твоя Вериатель тоже с норовом. Вдруг не станет ничего делать?
– Ну-у-у, – нахмурился Уильям, – я об этом как-то и не подумал… Тогда придется упрашивать Тарантона послужить капитану.
– Он будет рад такой медвежьей услуге! – улыбнулся Филипп. – Кстати, он у тебя уже выпытал насчет того, кто твоя подруга?
– Да.
– Ну как же иначе – это же сэр Рэй! – ответила Йева, весело сверкнула глазками и поглядела на сидящего у костра капитана. – Попадись ему твоя кельпи, Уильям, он бы уже с уздечкой исступленно бегал за ней.
– Да он как раз интересовался насчет этого.
Представив себе столь презабавную картину: бегающего за удирающей кельпи рыцаря, – Филипп, Йева и Уилл довольно рассмеялись. Со стороны костра вновь покосились в их сторону.
– Господин, а кто-нибудь накидывал на кельпи уздечку, когда вы жили в Алмасе? – вдруг поинтересовался рыбак.
– Нет, такого не было, хотя подобные сказки бытовали. И вроде даже находились храбрецы, дерзкие и молодые, которые пытались это совершить, – ответил граф, поглаживая подбородок. – Но успехом ни разу не заканчивалось… Зато потом находили растерзанные трупы тех самых храбрецов. А что, хочешь попробовать со своей подругой?
– Нет-нет, что вы! И мысли такой не было! Просто спросил… – замахал руками Уильям. – Мне кажется, это слишком жестоко, не для того кельпи были рождены, чтобы под седлом ходить.
– Может, поэтому тебя и не убили сразу, – задумался граф.
– «Сразу»? Вы о чем?
– А может, – продолжил граф, – твоя душа просто пришлась ей по вкусу, кто знает…
– По вкусу?! – едва не вскрикнул Уилл.
– Да, я уже говорил тебе, что для кельпи человеческая душа как сочная морковка. Так что твоя демоница вполне могла истощать тебя. А потом, быть может, и прониклась любовью, оставила тебе… твою душу.
– Быть такого не может, господин. Она, конечно, кидалась на меня у озера, но то от тоски! Это я тогда еще понял, в восемь лет, на берегу Сонного озера. Она выглядела одинокой, выла так, будто плохо ей. Разве этого не может быть? – Уилл не верил в предположение графа.
Филипп переглянулся со своей дочерью.
– А может, и так, – выдохнул граф в конце концов. – Мы ведь не знаем, сколько твоей кельпи лет… Может, она действительно утомилась от долгой жизни и удалилась на Сонное озеро в поисках тишины. Оно-то везде примерно похоже. С годами все вокруг приедается, а чтобы удивиться чему-то, нужно постараться.
Уильям тоже нахмурился, засомневался. Он оглядел темные ночные болота, что освещались лишь бледными огнями, которые граф назвал неопасными, а затем поднял голову к хмурому небу.
– А если это все приедается, зачем тогда вообще долго жить?
– Хороший вопрос. – Филипп вновь вздохнул. – Обычно старейшины находят себе какое-нибудь занятие. Как ты мог заметить из моих рассказов, многие из нас – это графы, бароны, герцоги. В общем, вампиры при власти. Это не прихоть, а опора, ответственность, что держит нас в этом мире. Ну а те, кто не хочет знаться с миром, кто нелюдим, как, например, старик Марко… Такие уходят в глушь, селятся в пещерах и впадают в забытье на долгие годы, время от времени пробуждаясь, чтобы утолить дикий голод. Потом снова засыпают. Либо отдают свой дар кому-нибудь другому.
– А Гиффард? Он ведь не правил, но и не сидел в пещерах.
– Гиффард – это исключение из правил. Он… – Граф вспомнил старого друга. – Он был очень образованным, интересным и чудаковатым созданием…
Филипп на миг замолчал и, тоже уставившись на сияющие звезды, печально улыбнулся:
– Но и его не обошли стороной тоска и чувство одиночества. В последнее время он часто жаловался, что, мол, больше не видит смысла бытия. Гиффард даже совершил путешествие или, как он это называл, «паломничество к жизни» на Юг. Побродил несколько лет в тех опасных землях, где вместо снега сыпучий песок, и вернулся. Сообщил, что там все то же самое и нет смысла больше цепляться за жизнь, которая опостылела.
На Йеву, слушавшую их беседу, нахлынули воспоминания о вырезанных деревянных игрушках, что дарил ей старина Гиффард, о его улыбках и заботе. А теперь, думала она, ей предстоит осушить на суде его преемника – такого же в чем-то чудаковатого, хотя и молодого вампира.
– Как же тогда живут самые древние старейшины? Вы говорили, что некоторым по полторы тысячи лет, – прошептал Уильям.
Тем временем гвардейцы уже поужинали и принялись устраиваться на ночлег в кругу костров. Здесь, южнее, было куда теплее и не приходилось плотно кутаться в плащи.
Филипп огляделся и, понимая, что пора заканчивать беседу, заговорил быстрее, но тише:
– Самые древние – они уникальны. Многое они прошли, многое видели, но что-то в них есть, что позволяет жить дальше, за что их и уважают в мире вампиров. А теперь давайте спать!
В лагере все притихло, погрузилось в сон. Когда Уильям уже лежал с прикрытыми глазами, повернувшись спиной к Йеве, та печально глядела на него. Девушка подозревала, что он, вероятно, сейчас размышляет о словах графа, о Йефасе, о старейшинах и Гиффарде. Но выглядел он таким спокойным, безмятежным и, возможно, счастливым, что она не выдержала, вытерла шерстяным рукавом свои покрасневшие глаза… и неожиданно встретилась взглядом с отцом. Из-под нахмуренных густых бровей отец
