— Это нужно понимать так: если Дальневосточный фронт не будет служить надежным прикрытием тыла страны — нейтралитет не помешает дружбе Японии с Германией, если ваш фронт будет непоколебим — будет мешать. Япония не переступит Рубикон за лаврами для Германии. Она надеется, что Германия подготовит эти лавры для нее. — Секретарь ЦК остановился около командующего Дальневосточным фронтом и Савельева. Генералы встали. — Вам хорошо известны боевые качества Квантунской армии, которая противостоит вашему фронту. Ее наступательный дух может быть умиротворен только ощутимым превосходством, если не количественным, то качественным. Готовьте свои войска к тому, чтобы они выдержали любой натиск. И, при необходимости — не отбиваться, а бить! На резервы Ставки не рассчитывайте — они нужны здесь. А от вас Государственный Комитет Обороны еще будет брать крепкие боевые Части.

Щербаков отошел к своему столу и, тяжело опершись на него руками, долго молчал. Потом тихо добавил:

— Будем брать! Под Москву!

* * *

В Хабаровск Георгий Владимирович добрался только на пятые сутки. Погода на всем пути не благоприятствовала полету, самолет бросало то вниз, то вверх. И сейчас, ступив на землю, генерал почувствовал, что его изрядно измотало. Но в то же время ощущал возвращение и бодрости и душевного удовлетворения окончанием утомительного пути и бездействия.

Совершенно неожиданно на аэродроме Георгия Владимировича встретил начальник штаба армии — рослый полковник с пышными «буденновскими» усами. Представившись, он взял у стоявшего за ним красноармейца брезентовый дождевик и, подавая Савельеву, хмуро проговорил:

— Третьи сутки такая слякоть.

Город встретил Георгия Владимировича неприветливо. С затянутого серой пеленой неба сыпал мокрый снег. Сырой ветер рябил разводья, тормошил оголенные деревья, повизгивал за машиной. Редкие прохожие, подняв воротники и перешагивая лужи, спешили укрыться от ненастья.

— Вы надолго намерены задержаться в Хабаровске? — спросил начальник штаба, когда машина, тяжело отдуваясь, выбралась на подъем к Комсомольской площади. — Я на всякий случай договорился в отделе сообщений штаба фронта, чтобы завтра дали нам автомотрису.

— Договоритесь, чтобы дали сегодня к вечеру, — отозвался Георгий Владимирович. — Причин задерживаться здесь у меня нет.

Все возникшие на первых порах вопросы Савельев успел обговорить с командующим фронтом еще в Москве и теперь торопился в армию.

Выехать они смогли только поздно вечером. Сразу за городом вдоль железной дороги с одной стороны встали бесконечные гряды курчавых сопок, с другой — терявшиеся в сумерках широкие пади. Постукивая на стыках рельс, автомотриса врезалась в густую темноту. Лишь по сторонам бешено плясали светлые пятна, словно отсвет фар на миг запутывался в густых ветвях придорожных деревьев.

Колеса отбивали частую монотонную дробь, от которой стучало в висках. Было холодно и неуютно.

Генерал-лейтенант Савельев поднял ворот бекеши и откинулся на спинку сиденья. Он думал о Москве такой, какой ее оставил: аэростаты заграждения в небе, синие фары по ночам, встревоженные, испытующие взгляды москвичей, которыми они встречали и провожали каждого военного.

Но хотя его мысли были захвачены великой битвой на подступах к Москве, тревога за Дальний Восток все крепла. Здесь в тыл защищавшейся от фашистов страны были выдвинуты ударные войска Японской империи. Вдоль границы стояла в боевой готовности одна из сильнейших армий капиталистического мира — Квантунская армия. После нападений Германии на Советский Союз ее численность удвоилась. Положение становилось все более напряженным, угрожающим: Япония могла нанести удар в любой момент…

«Да, только бить, а не отбиваться», — повторил про себя Георгий Владимирович.

Савельев приоткрыл глаза и взглянул в окно. В надвигающейся тьме истаивала мелькавшая за окнами цепь телеграфных столбов с провисшими проводами, исчезала решетчатая изгородь снегозаградительных щитов.

Командарм перевел взгляд на сидевшего за столом начальника штаба армии. Тот, словно почувствовав взгляд генерала, неслышно встал, задернул занавески на окнах и включил настольную лампу. Порывшись в портфеле, достал несколько полученных в штабе фронта пакетов: их содержание, очевидно, беспокоило полковника. Савельеву это понравилось.

— Когда части армии выведены на границу? — спросил он, отбрасывая ворот бекеши и закрываясь рукой от яркого света.

— Шестого июля, товарищ командующий, — ответил полковник. — Умедзу тогда начал приводить свою армию, в готовность номер одни. Эти три месяца соединения занимались инженерными работами по усилению оборонительных рубежей: укрепления, учитывая численность и вооружение Квантунской армии, стали слабоваты.

— Войска в первой линии? — продолжал уточнять Савельев.

— Нет, товарищ командующий, на ложных и временных позициях. Слишком часты так называемые «пограничные инциденты» довольно крупных масштабов. Точнее — разведка боем.

— Полевые войска привлекаются для отражения?

— При нарушении границу подразделениями или частями — привлекаются. При переходе одиночек и диверсионных групп действуют пограничники. Соединениям и частям определены участки границы, за которые они несут ответственность.

— Столкновения часты? — снова спросил генерал.

— У пограничников — ежедневно, у полевых частей — система: три-четыре раза в месяц на различных направлениях. В начале этого месяца два батальона вели трехчасовой бой. Сато ввел в действие даже минометные подразделения…

— Сато? Он на нашем направлении? — оживился командарм.

— Так точно. Произведен в следующий чин и награжден орденом «Золотого коршуна». Умедзу его ценит.

— Еще бы, — засмеялся командарм. — Не раз бит! На Халхин-Голе столько войск потерял. Его штаб где?

— В Муданьцзяне. Сейчас у него отборные соединения: «Дальний замысел», «Надежда империй», «Каменное сердце».

— Солидно! — заметил Савельев. — И каково соотношение сил?

— В личном составе — почти один к трем в пользу японцев. По вооружению и технике — более благоприятное для нас.

— Значит, Сато… — повторил командарм, вставая. — Тогда я, действительно, кое-что уже знаю, — заключил он, отодвигая на окне занавеску.

Савельев был высок ростом, худощав, его движения отличались резкостью, а в выправке чувствовалась длительная военная школа. Для своих сорока восьми лет он выглядел молодо. Его узкое, со слегка выступавшими скулами и выдвинутым подбородком лицо было энергично и упрямо. Глаза смотрели умно и проницательно.

За окнами прогрохотал эшелон. Командарм молча взглянул на начальника штаба.

— На Запад, целую дивизию, — поняв его немой вопрос, ответил начштаба.

— Отправляем, — тихо проговорил генерал. — Но Порт-Артур повторить не позволим.

2

6 сентября в Токио, в августейших апартаментах, было созвано чрезвычайно секретное совещание под личным председательством его величества императора Хирохито. На это имелось несколько неотложных причин. Первая из них — настоятельная просьба Адольфа Гитлера — включиться в войну с Советским Союзом. Вторая — уведомление государственного секретаря США Хэма о том, что Америка целиком отвергает требования Японии не препятствовать ее экспансии в Азии и на Тихом океане. Кроме этого, за несколько дней до совещания лорд хранитель печати и главный тайный советник государя маркиз Кидо представил на высочайшее рассмотрение секретную записку. В ней маркиз излагал его величеству свои опасения, что