Шрифт:
Закладка:
Это ведь не делало ее колдуньей и ничего для нее по-настоящему не меняло… до сегодняшнего дня.
В темном вагоне люди шутили, пытаясь подбодрить друг друга, ждали, но по-настоящему не боялись. Никто, кроме Рады. Она как раз страх чувствовала – ледяной, будто покалывающий кожу тысячами невидимых иголочек. Тот, от которого сердце испуганно сжимается, как будто прячется в груди.
Рада знала: снаружи кто-то есть. Там, в темноте, за стенами вагона. На грандиозной глубине, в тоннеле метро. Он остановил поезд… И сделал это не просто так.
Люди, не сговариваясь, собирались в центре вагона. Так им было спокойней: вместе, как будто никакая угроза не настигнет всех сразу. Рада же на время выключила собственный телефон, чтобы за ней не наблюдали. Она осторожно, как к краю бездонного обрыва, подобралась к окну.
За стеклом стелилась черная, будто глубоководная тьма. Увидеть что-то просто так было невозможно, однако Рада чувствовала: оно там. Оно было там с самого начала. Девушка прильнула вплотную к стеклу и снова включила фонарик.
Она увидела сразу. Ее выдержки хватило на секунду, потом Рада резко закрыла маленькую лампочку на телефоне рукой, чтобы не выдать себя. Но этой секунды оказалось достаточно, чтобы запомнить зрелище, которое она раньше не считала возможным.
В тоннеле метро вились древесные корни. Они не просто проросли сквозь стены – что тоже было бы дико, но еще сошло бы за несчастный случай или чей-то недосмотр. Однако корни не оставляли сомнений в магической природе происходящего: они нарастали друг на друга, стремительно расползались в стороны, они старались пробить и стены тоннеля, и поезд. Пока они действовали не слишком решительно, скорее, разведку проводили. Однако их уже накопилось очень много, и окна они уничтожат без особого труда…
Рада не знала, что будет тогда. Она и представлять не хотела. Естественно, она распознала, какой представитель нечисти напал на них – тут и вариантов не было! Однако подвох заключался в том, что нечистые этого вида так себя не ведут.
Не оказываются под землей. Не останавливают поезда. Не нападают на людей! Но кому доказывать, что так не бывает, если все уже произошло?
Рада прекрасно знала, что не справится одна, она и пытаться не собиралась. Она сжалась на сидении под окном, надеясь, что ее тут не видно. Облегчение сейчас приносило лишь то, что даже в недрах тоннеля не пропала мобильная связь.
Хотелось позвонить маме, спросить, что делать, перекинуть всю ответственность на нее, но Рада так не могла. Она ведь была не маленькой девочкой, а толмачом рядом с людьми – единственной, кто способен оценить уровень угрозы! Поэтому она заставила себя поступить правильно и набрала номер Дмитрия Усачева.
Далеко не у каждого толмача был личный номер главы Минской Градстражи, но тут Раде повезло: Дмитрий Максимович дружил с их семьей много лет, именно он не так давно и познакомил ее с Пилигримом. Она старалась не злоупотреблять этим преимуществом, однако в такой чудовищной ситуации, как сейчас, иначе нельзя.
Усачев ответил не сразу. Она очень боялась, что не ответит вообще, что он на совещании, занят, решил, что она просто так звонит… Что ей тогда делать, как быть вообще?!
Однако по-настоящему испугаться Рада толком не успела: в трубке все же прозвучал голос Усачева, пусть и раздраженный. Но что раздраженный – это не так страшно. Дмитрий Усачев относился к древнему роду огнедышащих цмоков, а цмоки порой и сами не способны объяснить, почему бесятся.
– Рада, сейчас не лучшее время… – начал он, однако Рада почти сразу его перебила:
– Только не отключайтесь и послушайте меня! Я в метро, мы остановились в тоннеле…
Теперь настал его черед перебивать:
– Ты в том самом поезде?! Что ты там делаешь? Что ты затеяла опять?
– Я ничего не затеяла, я на работу ехала! – возмутилась Рада. – Вы уже знаете, что происходит?
– В том-то и дело, что нет! Нам сообщили об остановке поезда, а наши ведьмы засекли там необъяснимую магическую активность. Но пока никому не удалось определить, что именно происходит.
– Тут лесовик, Дмитрий Максимович! И он, кажется, хочет уничтожить весь поезд!
– Лесовик, ты уверена? Может быть, какой-нибудь заезжий бесноватый леший?
Сомнения Усачева были вполне понятны: белорусские лесовики считались одним из самых мирных подвидов лешего. Они были некрупными, спокойными и предпочитали глухие леса. Если они и оказывались рядом с людьми, то чаще всего просто пережидали, пока те пройдут мимо.
В Минской области осталось совсем мало лесовиков, в столице их не было вообще – уже лет тридцать! Да и потом, даже если бы были, такой силы Рада от них не ожидала. Однако разобраться со странностями можно было позже, когда люди окажутся в безопасности.
– Да, я уверена. Он управляет сосновыми корнями. Обычные лешие предпочитают дубовые.
– Как ты умудрилась рассмотреть?
– Ну, дубовые корни я бы не узнала, но сосновые – они специфические… О чем мы вообще говорим? – опомнилась Рада. – Важно другое: он сильный, очень большой и очень злой.
– Я тебя понял. Оставайся внутри, не дергайся сама и по возможности успокой людей. Я еще до нашего разговора направил туда патруль. Теперь предупрежу ребят, с чем они имеют дело. Все будет хорошо. Сначала выведем вас, потом узнаем, какая белка натаскала этому лесовику в ухо столько желудей, что он с крышей распрощался!
Его послушать – так все уже под контролем, остались чистые формальности. Хотя Усачев и не стал бы начальником градстражи, если бы не умел говорить убедительно. Что он должен был делать, вопить от ужаса или слезно прощаться? Ему нужно было, чтобы Рада не боялась.
Однако не бояться в такой ситуации не получалось. Закончив разговор, Рада подошла ближе к остальным пассажирам – просто потому, что так было легче. Но подключиться к их разговору она не могла, она даже не слушала толком, о чем они там болтают.
Потому что она слышала кое-что другое. Мягкий скрежет, с которым дерево скользит по металлу. Царапающие звуки – кто-то у самого окна, скребется, будто впустить просит… Глухой гул, напоминающий отзвук могучего удара. Шепот земли, падающей на крышу вагона.
Но никогда – голос. Это тоже было странно. Любые подвиды лешего оставались разумными, лесовик – не исключение. Разве не полагалось ему вести переговоры? Или хотя бы
