Казалось, что у совсем еще молодого парня нет ни единого шанса против такого гиганта. Однако сложилось иначе: человеческая рука оказалась крепче, а рука лесовика разлетелась на бесчисленное множество мелких щепок. Гигант с воем отступил, а Пилигрим больше не обращал на него внимания. Он повернулся к Раде и помог ей подняться на ноги.

– Ты как?

– Я-то нормально, а с ним что? – Рада бросила испуганный взгляд на лесовика. – Почему он такой огромный и дикий?!

– Спросим у него, когда обезвредим!

Лесовик отрастил потерянную руку за считаные секунды. Для него, находящегося сейчас на открытой земле, это и проблемой-то не было, так, мелкая неприятность! Он снова попытался напасть на Раду, но подоспели другие градстражи, помешавшие ему.

Пилигрим же к битве не вернулся, он остался рядом с ней, и от этого было легче. Он помог ей добраться до аллеи – но не дальше. Пока Рада оставалась главной целью лесовика, она не имела права покидать огороженную территорию и снова подвергать опасности людей.

Градстража не справлялась. Оперативников тут хватало, самых разных – ведьмары, волколаки, болотник даже… Только их оказалось недостаточно. Лесовик, аномально огромный и совсем не похожий на разумное существо, был намного сильнее. Он восстанавливался после любых ранений и постоянно искал взглядом девушку, которую хотел уничтожить.

Рада чувствовала, как напрягся рядом с ней Пилигрим. Он и сам видел, что в любой момент лесовик может прорваться вперед. Не победить других градстражей, нет, просто обойти их… Много ли времени нужно, чтобы убить человека?

Им так и не довелось узнать это. Лесовик собирался пойти на очередной прорыв, когда раздался вой – громкий, пронизывающий, настолько жуткий, что замер даже этот безумец. Над высокими кронами деревьев поднялась величественная голова, напоминающая одновременно змею и ящера. Длинная шея и тело скрывались среди веток, но все здесь прекрасно знали, как выглядит цмок.

Очень сильный, очень злой цмок.

Раде доводилось видеть, как перевоплощается Усачев, но никогда – как он дерется. Он демонстрировал силу редко и неохотно, на показательных выступлениях и учениях. Обычно для него не было достойных противников, логично предположить, что управлять Минской Градстражей поставили одного из самых могущественных нелюдей страны!

И вот теперь противник нашелся. Цмок открыл клыкастую пасть – и сверху на лесовика хлынул сплошной поток пламени. Огонь горел настолько ярко, что слезы сами собой брызнули из глаз, Рада была вынуждена зажмуриться, а Пилигрим прикрыл ее от нарастающего жара.

Она рискнула открыть глаза, лишь когда все закончилось. Усачев снова стал человеком, угрюмым, недовольным, полностью осознающим свои проблемы. На месте лесовика осталось обугленное бревно.

Гигант не был по-настоящему мертв. Просто лесовики в условиях абсолютной угрозы умели впадать в анабиоз, превращаться в семечко, заключенное в деревянный кокон. В таком состоянии они могли существовать годами, и снова заставить их обрести прежнюю форму без их желания было решительно невозможно.

Поэтому Усачев и медлил, не вмешивался до последнего. Он все надеялся, что его сотрудникам удастся допросить безумного лесовика. Но когда стало ясно, что тот может добраться до Рады, цмок без сомнений выполнил слово, данное ее матери.

Это была победа – но победа, означавшая, что тайна появления лесовика может остаться неразгаданной навсегда.

Глава 2. Что сказал аука?

«К моим положительным качествам я могу отнести то, что никого пока не убил. А еще у меня приятный голос».

Из прошения ауки о разрешении работать на канале «Культура» Белорусского радио, поданного в Минскую Градстражу, 2003 год

Минск сошел с ума.

Точнее, не весь Минск, а только мистическая его часть, но Пилигриму иногда казалось, что весь. Потому что нелюдей, пусть и немногочисленных, хватало, чтобы разбросать семена хаоса по всему городу.

Сначала какая-то кикимора додумалась принять свое истинное обличье во время сеанса в сауне. Хорошо еще, что туда никто с собой смартфоны не берет, заснять это не успели! Людей успокоили. Кикимору отправили на реабилитацию.

Потом мелкий полевик решил засадить все клумбы массивными разноцветными кактусами. Дружественные нелюди ситуацию исправили, горожанам объявили, что это был флешмоб в честь стран Латинской Америки.

Дошло даже до того, что группа заезжих гремлинов чуть не запустила всякие непотребства неоновыми лампочками на фасаде Национальной библиотеки. Остановить их удалось в последний момент, и от дела веяло международным скандалом.

И это только из серьезных нарушений, а уж сколько мелких в эти дни было – не сосчитать. Хуже всего то, что проштрафившиеся нелюди и сами толком не могли объяснить, что на них нашло, чего они, собственно, хотели. Пилигрим допросы не проводил, однако слухи о таких беседах до него доходили.

Он не собирался разбираться в причинах сумасшествия каждого нелюдя, у него были свои приоритеты. Главным из них оставался тот самый лесовик – ставший одной из первых аномалий и до сих пор непонятный.

Мысли о лесовике неизбежно переплетались с мыслями о Раде. Пилигрим понятия не имел, как он выглядел со стороны в тот день, что она подумала. Сам-то он прекрасно знал, насколько его все это напугало. И то, что могло с ней случиться, и то, что его в этот момент не было рядом.

Он ведь в их дуэте отвечал за защиту! Рада общалась с нелюдями, когда все шло тихо-мирно. Он вмешивался, когда возникала угроза. А теперь что? Она чуть не погибла там!

Умом Пилигрим понимал, что не допустил ни одной ошибки. Он и не обязан бегать за Радой двадцать четыре часа в сутки! Не было никаких оснований предполагать, что в маленьком и безопасном минском метро произойдет такая катастрофа.

Это были хорошие аргументы, правильные. И все равно, сколько бы Пилигрим ни повторял их себе, ощущение, что он подвел Раду, отказывалось исчезать.

Да еще и эта битва с лесовиком… Усачев ему потом сказал, что он проявил себя отлично. Пилигриму показалось, что это всего лишь утешение – хотя шеф к такому склонен не был. Перед глазами до сих пор стоял миг в том парке: худенькая, беззащитная девушка перед огромной деревянной громадой.

Пилигрим знал, что не спас бы ее, если бы был там один. Помог бы – но не спас. Он бы лишь отсрочил неизбежное, потому что тот безумный лесовик наверняка не отказался бы от мести. На сей раз проблема решилась благодаря Усачеву, однако Пилигрим готов был и дальше работать над ошибками.