Шрифт:
Закладка:
— А вон, бабушка, Карета, — улыбнулась Юля. — Она, правда, уже почти развалилась, но я ее люблю. Я забираюсь в нее и воображаю, что я принцесса. Можно, я покатаюсь?
— Холодно сегодня, а ты простужена, — ответила Валентина Николаевна. — Посмотри лучше, какая рябина выросла.
Юля подняла голову и замерла.
На маленьком деревце среди засохших скрученных листиков алели крупные гроздья. Яхонты! Юля недавно вычитала в одной из сказок это слово, но у мамы ее не было украшений с рубинами или сапфирами, и она не могла представить, как светятся и играют на солнце драгоценные камни. И вот — увидела.
— Ах, как красиво! — воскликнула девочка. На щеках Юли впервые за дни болезни появился румянец, в глазах сверкнула радость.
Она не заметила, что ее Восторженный Вздох легким облачком пара уплыл в сторону Сторожевой башни.
Но это было еще полбеды.
В следующий миг на мостике появилось нечто серо-буро-фиолетовое, то ли в шерсти, то ли замшелое. Кошка не кошка, скорее оживший кусок грязной ветоши.
Прошелестел порыв ветра. Острый, пронзительный, внезапный.
Мерзкое Нечто то ли прыгнуло, то ли ветер его подхватил и швырнул прямо на Восторженный Вздох Юли.
Еще через секунду на мостике Сторожевой башни не осталось ни серо-буро-фиолетового чудища, ни серебристого, едва заметного облачка пара.
— Уж-ж-жасная пропажа! — проскрипела Ужасная Клементина.
Вздрогнул от гнева единственный железный человек в городке — Дон Кихот, но так и остался неподвижным. Воробей, который сидел на его копье и внимательно наблюдал за происходящим, огорченно чирикнул: «Чи-чивр!», вспорхнул и перелетел на крышу терема.
Как бы им в ответ в воздухе растаял тихий и зловещий смешок.
В детском городке все опять пошло своим чередом.
Изменилась лишь Юля.
Она сразу поскучнела. Румянец на щеках погас, радость из глаз будто выдуло холодным ветром.
— Я хочу домой, — капризно заявила девочка.
— Мы же только пришли? — удивилась Валентина Николаевна. — Погуляй, подыши свежим воздухом. Или давай к клумбе подойдем. Видишь, какие хризантемы красивые. Белые, розовые, желтые…
— Ах, — как-то не по-детски вздохнула Юля. — Меня в этой жизни уже ничто не удивляет.
Они вернулись в дом.
Вечером, после работы, папа разделся в прихожей и, заглянув к Юле в комнату, очень удивился:
— Чего это мои дочки такие скучные? И о календариках ничего не спрашивают — я сегодня по всем отделам собирал.
Он достал из кармана целую пачку разноцветных календариков, разложил их на диване.
— Смотри, какие давние есть. Вот твой год рождения… А это перемежные… Сколько у тебя уже в коллекции?
Юля даже не глянула на календарики.
— Надоели они мне, — равнодушно сказала девочка.
— Все всё собирают — марки, фантики, машинки… Что в этом интересного? Ровным счетом ничего. Не хочу больше собирать…
— Почему? — спросил обескураженный отец.
— Не знаю. Не хочу — и все. Отдам их Марине…
В понедельник Юля пошла в школу. А в субботу ее мама позвонила Ольге Павловне и со слезами в голосе сказала:
— Оля, ты опытный врач. Посмотри, пожалуйста, мою девочку. Я буквально не узнаю ее… Нет, ангина тут ни при чем, неделю назад выздоровела… Но Юля очень изменилась. Ты же знаешь ее — подвижная, любопытная, даже восторженная. И вдруг будто подменили девочку. Вялая, равнодушная. Света белого не видит — вся в себе… Так ты зайдешь? Спасибо, Оля! Договорились…
ЧИВРИК, КОТОРЫЙ ВСЕ ЗНАЛ
Вокруг было темно и холодно.
Только вверху светлела щель, возле которой суетились три толстобрюхих паука.
— Ах, где это я? — прошептало существо-облачко. Пауки молча продолжали ткать нить за нитью, закрывая щель в стене густой липкой сетью.
Вдруг на край доски сел воробей. Большой, с пестрой коричневой спинкой, серой «шапочкой» и черным жабо на грудке.
Пауки попятились, но не убежали — лишь бы клювом не достал.
— Чиврик, — представился он, заглянув одним глазом в щель. — Привет, Удивленыш! Ты напрасно с ними заговариваешь. Они глухонемые.
— Ой, какой красивый зверь! — восхитился Удивленыш.
Воробей тряхнул хохолком.
— Я не зверь, а птица, — объяснил он, прихорашиваясь. — Я самый мудрый и отважный воробей во всей округе. Точнее — даже во всем городе.
Если бы существо-облачко знало жизнь получше, оно, конечно, подумало бы: «Какой хвастунишка!» Но Удивленыш поверил Чиврику и засыпал его вопросами:
— Почему ты назвал меня Удивленышем? Почему здесь темно, холодно и страшно? И кто эти уважаемые глухонемые?
— Ты — Удивленыш, Восторженный Вздох одной очень славной девочки. Она потеряла тебя в детском городке. Хотя, по правде говоря, она тебя вовсе и не теряла. Тебя утащил мерзкий Наплеватель. Эти пауки — его слуги. Они закрывают вход в темницу, чтобы ты не сбежал. Жаль, что они попрятались: я бы славно пообедал. — И Чиврик показал клювом в сторону самого толстого паука.
— Я — вздох девочки? Восторженный? — удивился Удивленыш. — Как же так? Она сама по себе, я — сам по себе. Это очень плохо, Чиврик. Она ведь не сможет жить без меня.
— Я видел ее, но не знаю, где она живет, — сказал воробей. — Здесь уйма девятиэтажных домов, в которых живет миллион девочек.
— Что же делать? — огорчился Удивленыш. — Я должен немедленно найти ее.
Он смело направился к щели. Однако, прикоснувшись к липкой паутине, существо-облачко с отвращением отпрянуло. «Глухонемые» пауки захихикали в своих темных углах.
— Ты забыл, что ты пленник, — напомнил Чиврик. — И хотя я самый мудрый и отважный воробей в мире, но с Наплевателем шутки плохи. Правда, днем он спит и выползает из своего стеклянного дворца, когда в парке зажигаются фонари. Зато его слуги — сущие разбойники. — Самый храбрый в мире воробей опасливо огляделся по сторонам.
— Но кто он, этот мерзкий Наплеватель? — спросил Удивленыш.
— Он Враг всему, — тихонько прочирикал воробей. — Наплеватель появился здесь весной, в конце апреля. Однажды сюда забрела компания взрослых ребят. Они весь вечер бренчали на гитаре, прыгали, пока не проломили пол в Сторожевой башне, а потом ушли. После них осталась пустая бутылка из-под вина. Она валялась в башне и, казалось, никому ничем не угрожала. Так было, пока в городке не появился
