Но пора вывести его из ступора. И успокоить.

— Удивительно, — теперь я говорил тише, в рассуждающей манере. — но именно ты, утверждающий, что у тебя вместо сердца вакуум, дал мне пример благородства, чести и добра, чёрт возьми, которые от сердца и исходят. Не из головы. — теперь дрожь не пугала, она приобрела воодушевляющий характер. — Ты пытался вытащить меня из детских фантазий так, чтобы я научился чему-то хорошему, научился любить свою страну, быть готовым сразиться за народ во имя свободы и справедливости. — я откинул голову назад, глядя в потолок. — Это две совершенно разных позиции. Они взаимоисключающие. Но их нельзя ставить на одну полку. Они словно из двух разных миров, и всё зависит от восприятия. А также от мотивов. — мои глаза прикрылись, я ощутил себя на приёме у Стоун. — Что мной движет? Любовь или власть? Эрос или всё-таки эго? Мне сдаётся, что это любовь, направленная на достижение власти. Это страсть, потакающая эго. Так что я не знаю, плохой я или хороший. — я вернул голову в изначальное положение, тут же утыкаясь в Майкрофта. — Но рядом с тобой я становлюсь лучше. Клише, знаю. Но в простоте и есть ответы на многие вопросы. В ней решение второй половины моих проблем.

Я не закончил до конца свою мысль, но мне захотелось услышать мнение Майкрофта. Он продолжал глазеть на меня ещё какое-то время, но поняв, что я оставил ему место для реплики, сказал:

— Это очень интересно.

Я не понял, что именно он имеет в виду.

— Я должен подумать об этом. — добавил политик.

Верно мой монолог его озадачил. Таким он и выглядел.

— Подумай. — кивнул я. — Но подумай ещё вот о чём, — я наклонился к нему через стол. — ты, Шерлок, мой дядя, может и я со своим возможным дополнительным игреком, мы другие. Ты сам это знаешь. Шерлок вообще социопат, и ему по барабану на общественные нормы. Ты более социально адаптирован, но я вижу, что ты считаешь себя выше большинства. Значит, тебя беспокоит лишь приемлемость. Но ты сам говорил, что возраст — всего лишь цифра. — я снова взял несколько секунд передышки. — Но если ты сторонник гомофобии, то я лучше помолчу, потому что лекция на эту тему растянется не на один день. — быстро протараторил я. — Но ты, я уверен, уже в курсе моих предпочтений, а ещё извращенских склонностей. Это я про инцест и садо-мазо если что. — когда я понял, что пошёл не в ту степь, красный оттенок вновь засиял на моём лице. — И пока ты не встал и не вышел отсюда, оставив меня навсегда позади, я хочу сказать, что это всё было неизбежно, ведь если ты стремишься заботиться, тогда как я как раз таки ищу эту заботу, выходит, что мы созависимы. И мне кажется, что тебе тоже бывает одиноко, пусть на одну секунду, хоть ты в этом и не признаешься. Но мне хватает смелости признать, что начиная с того дня, как я встретился с Джимом в клубе, я ощущал ужасное одиночество и потребность в… человеке.

Меня унесло.

— Я почти ничего не знаю, Майкрофт. Я не знаю мир реальным. А ты знаешь. И, может, я наконец-то понял, что могу умереть. И что ты единственный, кто может дать мне шанс выжить. Так что то, что я зацепился за тебя таким образом, неудивительно. Моя любовь направлена на достижение власти. Власти над самим собой.

Я иссяк. Окончательно откинулся на спинку стула и взглядом поблагодарил Майкрофта за то, что тот дал мне выговориться. Я даже не ожидал от себя такого. Не ожидал что все мои «сюси-муси» выльются в такой самоанализ. Стоун бы одобрила.

Холмс тоже прислонил спину и перемещал взгляд с меня на стол и обратно.

Мне захотелось выпить чего-то крепкого после такого. Очень захотелось. Но я лишь опустошил ещё один бокал воды.

— Я…

Мне польстило, что у Холмса кончились слова. Он беспомощно двигал губами как золотая рыбка.

— И над этим подумать тоже, да? — подтолкнул его я.

— Да, — согласился он, трогая свой галстук. — пожалуй.

Мы сидели в тишине, думая об одном и том же, но по-разному. Я не мог поверить, что раскрыл кому-то душу. Но этим кем-то был Майкрофт, поэтому я был спокоен. Удивительно, но мой стыд и страх исчезли. Я понял, что имею право на свои чувства и что заслуживаю их оглашения. Всё просто.

Официант подал десерт, снова находясь в неведении о происходящем. Я не знал, как называется эта сладость и что в составе, но выглядело всё как произведение искусства. К моему удивлению Холмс отодвинул тарелку.

— Не будешь? — спросил я.

Политик покачал головой.

— Да, ладно. Если ты это не съешь, то всё отправится в мусорку. А где-то детишки голодают. — стал несвойственно для себя поучать Майкрофта я. — Это не хорошо.

Холмс ухмыльнулся. Наконец-то обстановка разряжается. После моего урагана откровений, спорить о десерте просто замечательно.

— Но тебе же нельзя сладкое. — в свою защиту сказал политик. — Это не вежливо, а, значит, тоже не хорошо.

Я слегка закатил глаза и тоже слегка растянул губы.

— Если честно, я не охотник до сладкого. Бывает иногда прорывает, — я вспоминаю, как поглощал вафли на Бейкер стрит. — но не часто. Мне скорее будет приятно от того, что тебе приятно.

Я без тени стыда смотрю на Холмса. Я искренен, и он это понимает. Кивает и всё-таки принимается за десерт. Я с улыбкой гляжу в окно. Словно буря миновала, и теперь пришло спокойствие.

Покинув ресторан, мы сразу сели в машину. Я ощущал приятную усталость.

— Заедем на базу. — сказал Холмс. — Ты же не взял с собой вещи.

Моё сердце вздрогнуло, а затем по нему пошла трещина. Я собирался сделать нечто исключительное.

— Майкрофт, — не смотря на него, произношу я. — после того, как мы всё выяснили… думаю, не стоит мне ехать к тебе. И к тому же, — я прикрываю глаза, готовясь раскрыть ещё одну правду. — я, кажется, уже могу спать один. Так что будет лучше, если я вернусь на базу.

Холмс сначала молчит, но потом кивает, я замечаю это боковым зрением.

Всю оставшуюся короткую дорогу мы молчим.

База кажется мне приветливой лишь наполовину. Если забыть всё плохое, то здание вызывает чувство безопасности. Не такое, какое я испытываю рядом с Майкрофтом, но схожее.

Всё происходит быстро. Машина быстро тормозит. Мне пора уходить. Я не смотрю