— Да-да, я знаю, — рассеянно ответил он, любуясь пигментными узорами на ее лице. — Хуана предпочитают секс по дружбе, а детей, которые от него получаются, отдают в детский дом.

— Ничего не поняла, — состроила обескураженную мордашку Онеказа. — Это снова что-то из твоих прошлых жизней?

— Вроде того. Не важно. Иди-ка лучше сюда…

— Проведи со мной завтрашний день, — прошептала она. — Узнаешь, каково мне выслушивать все эти просьбы, лесть, похвальбу, жалобы…

— О, надо будет принести гитару, — сонно пробормотал он, тяня на себя одеяло. — Тебя развлеку, и сам скучать не буду…

Онеказа не услышала его последних слов — отвоевав достаточную часть одеяла, она счастливо засопела, улыбаясь в спокойном сне. Кьелл отключился ненамного позже.

***

Утром Кьелл не нашел никаких следов королевы рядом с собой, кроме запахов и основательно подсохших свидетельств о реальности бурной ночи. Разбудил его работник Светящейся Купальни, которому было нужно убрать комнату. Натянув одежду, гламфеллен заскочил на корабль, где оставил меч, и взял гитару. Оттуда, он двинулся в сторону Змеиной Короны — мысли о целом дне рядом с любимой, еще и по ее просьбе, приятно грели его душу, а воспоминания о случившемся вчера и вовсе заставляли её петь. Улыбка не сходила с его лица, солнце казалось ярче, а разумные кругом — симпатичнее. Ему пришлось выбросить свою рубашку за несколько шагов до дворца — на спине обнаружилось множество обрамленных засохшей кровью прорех, на которые Кьеллу указал стражник. Заодно стали понятными смешки матросов за его спиной. Впрочем, своего обнаженного торса гламфеллен ничуть не стеснялся, и спокойно прошествовал дальше. Поднявшись в сад на крыше, он был встречен царственным кивком.

— Присоединяйся к нам, Кьелл, — доброжелательно произнесла Онеказа, и ее телепатическое касание, достигшее разума эльфа, было теплым и ласковым, словно поцелуй.

«Твоя красота с легкостью затмевает прелесть этого восхода, любимая,” подумал он, и с удовольствием увидел промелькнувшую на лице королевы улыбку.

Он поставил небольшую табуретку, заранее утащенную им из храма Хилеи, напротив и чуть в стороне от трона, телекинезом подвинув крайне удивленного этим тигра по имени Кохопа. Громадное кошачье так и не поняло, с чего вдруг его протащило по прохладным по-утреннему доскам напольного покрытия, и, сонно зевнув, улеглось обратно.

Кьелл сидел вполоборота к Онеказе, и наигрывал на гитаре быструю переливчатую мелодию. Королева ничем не показывала своего внимания к музыке, но её изящная ножка, непроизвольно отбивающая ритм, была для эльфа лучше любых аплодисментов. Он отдыхал, наконец-то свободный от вины, сомнений, и одиночества, погрузившись в свою музыку и ощущая кожей обнаженного торса морской бриз, утреннее солнце, и брошенные украдкой взгляды любимой женщины, занятой нелюбимой работой.

Просители сменялись один за другим, ранга и матару, разряженные в пух и прах и скромно одетые, многословные и лаконичные. Онеказа терпеливо выслушивала всех, иногда подзывая присутствующих придворных за распоряжениями, или вызывая из глубин дворца других. Не вслушиваясь особо в слова просящих, Кьелл улавливал, тем не менее, поверхностные эмоции королевы, и играл тише или вовсе прекращал музыку при действительно важных новостях. Впрочем, против заглушения некоторых из них бодрыми мелодиями Онеказа ничего не имела, и Кьелл пользовался этим сполна. Отдельные персонажи, бесстыдно тратящие время его любимой, его слегка раздражали. Как например, пустослов в празднично начищенной броне, чьи уши сейчас испытывали на себе всю мощь Тито и Тарантулы.

— Эй, музыкант! — рявкнул краснолицый матару, прерывая длинное и запутанное повествование о делах своего острова на особо громком аккорде.

— Я принес королеве важные новости. Прекрати мешать мне своим бренчанием!

Гламфеллен отложил гитару и встал, медленно поворачиваясь к раздраженному аумауа.

— Музыканта каждый обидеть может. Ну, то есть попытаться обидеть. — он тяжело вздохнул, глядя на матару, на лице которого узнавание мешалось со страхом.

— Но стоит ли? Может лучше давайте жить дружно?

— Д-да, Богоборец… то есть, Видящий… Я н-не… Конечно, жить дружно! Простите меня, королева, мне пора!

— Ну вот, сила дружбы опять победила, — философски пожав плечами, он проводил взглядом отступающего спешным шагом матару, и уселся обратно. Гитара в его руках заиграла медленную лирическую мелодию.

— Какое несчастье, — ровно ответила Онеказа. На ее губах змеилась шальная улыбка. — Я так и не спросила, почему ты полуодет?

— Рубашка порвалась, — Кьелл продолжал перебирать струны гитары, рассеянно переводя взгляд с женщины на плещущееся вдали море и обратно, — Новую было лень искать…

— Понятно. Что ж, продолжим, — еще шире улыбнувшись эльфу, объявила королева. — Я услышу следующего просящего.

День аудиенций продолжался, прервавшись лишь дважды — на прием пищи, все так же в компании придворных. Солнце уже начинало медленно сползать за горизонт, когда последний проситель удалился. Смотрители увели лениво жмурящихся тигров. Онеказа отпустила придворных, и вопросительно уставилась на Кьелла.

— Что? — спросил он, оставив гитару в покое. — Вы хотите заказать песню, мадам?

— Что? — отзеркалила она его вопрос, непонимающе моргнув. — Нет. Может быть. Экера, потом. А сейчас — рассказывай.

— Что именно? — он обезоруживающе улыбнулся. — Подозреваю, что не историю о моих похождениях на Мертвой Льдине, или сказание о Сюй Сюане и белой змее…

— Впечатления, таку ароха, твои впечатления о сегодняшнем дне, — терпение Онеказы дало трещину, из которой прорвалось раздражение. — Экера, я ни за что не поверю, что у тебя, со всеми твоими знаниями нескольких миров, нет замечаний и предложений, или что мои методы взаимодействия с вассалами идеальны.

— Извини, милая моя, — поднявшись, он шагнул к креслу королевы, и чмокнул ее в щеку. — Мое чувство юмора иногда фатально сбоит. Ладно, — он уселся обратно. — для начала ответь мне, как часто ты видишь, к примеру, того пустозвона-матару с острова Вайхоту? Того, что не устоял перед силой дружбы?

— Экера, точно не скажу, — задумчиво сжала подбородок Онеказа. — Не чаще, чем раз в полгода. И хорошо — если бы мне пришлось выслушивать его бредни чаще, я бы скормила его моим тиграм, я сказала.

— Раз в десять месяцев… Это