Прежде всего лейтенант сообщил важную информацию. Оказывается, шторм имеет обыкновение продолжаться определенное количество времени, связанное с цифрой «3». Если он не завершится в одни сутки, то будет бушевать три дня. Если море опять не успокоится, то надо ждать шестой день. Если в шесть суток стихия не укладывается, то лишь девятый день дает облегчение. Аржанова опечалилась. «Хотин» штормовал всего вторые сутки. Следовательно, сему безобразию конца не будет по крайней мере еще двадцать четыре часа.

Мордвинов сказал, что он, как человек, проведший на кораблях большую часть жизни, сейчас поделится с ней прекрасным средством от «морской болезни». Лейтенант достал из внутреннего кармана белого каштана изящную серебряную бутылочку-флакон емкостью примерно в 250 граммов, отвинтил на ней крышку и вручил вдове подполковника.

— Скачала нужен глубокий вдох и выдох, а потом можно пить, Анастасия Петровна, — таинственно посоветовал моряк.

Аржанова легко попалась на удочку.

Глоток она сделала очень большой. Крепчайший ямайский ром десятилетней выдержки сперва опалил ей рот, потом горло, потом жгучей своей влагой коснулся стенок желудка, что странным образом сразу отозвалось в висках и затылке. Русская путешественница, привстав с подушек, закашлялась, замахала руками, из глаз у нее потекли слезы. Однако через минуту головокружение прекратилось, тошнота отступила, все предметы приобрели четкие очертания.

— Ну и средство! — сказала она, с трудом переводя дух.

— Мне оно тоже помогает, — доверительно произнес Мордвинов.

— Давно ли вы пользуетесь им?

— Давненько.

— А побочный эффект?

Лейтенант смутился, но ответил честно:

— Бывает, конечно. Главное — не переборщить с дозой…

Из приватных бесед с Козляниновым Анастасия уже знала многие детали биографий офицеров флагманского корабля.

Например, Савва Мордвинов пять лет учился в Морском кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, затем, произведенный в гардемарины, плавал по Балтийскому морю на корабле «Азия». В 1769 году, получив чин мичмана, он отправился в Таганрог, на Азовскую флотилию и служил офицером на фрегате «Первый». В 1773 году императрица пожаловала его в лейтенанты. Мордвинов стал командовать сначала палубным ботом «Святой Петр», а после — галиотом «Осел». Но в декабре 1777 года произошло крайне неприятное событие.

Будучи пьян, Мордвинов ввязался в драку в припортовом трактире в городе Керчь. Там его матросы не поделили столы и скамьи с солдатами из гарнизона крепости. Солдат было больше. Достав засапожные ножи, моряки поранили многих, пробились из трактира на улицу и ушли на галиот, хором распевая песню: «Эх, яблочко, куда ты катишься…», ведомые доблестным своим капитаном, который тем не менее твердо держался на ногах.

По рапорту начальника керченского гарнизона генерал-майора Борзова началось следствие, после него — суд. Мордвинова разжаловали в рядовые. Полгода он носил матросскую куртку-бострог, лазал по вантам на мачты и реи, ставил паруса, тянул канаты. Но адмирал Сенявин ходатайствовал за него, опытного и умелого мореплавателя. Летом 1778 года Савве Фаддеевичу вернули чин мичмана, в январе 1782-го — чин лейтенанта[146].

Мордвинов зарекся пить горькую на людях. Однако все же пил: один, запершись в каюте, горюя о загубленной карьере. При шторме, когда всякое лечение от него корабельным служителям дозволялось, он пропускал два-три стаканчика вполне официально, чтобы переносить болтанку достойно, как то подобает офицеру с восемнадцатилетним морским стажем.

Аржановой лейтенант симпатизировал, но не смел проявлять своих симпатий в кают-компании. Сам он считал себя неудачником и думал, что никому не может быть интересен, тем более — красивой молодой женщине, по непонятной ему причине попавшей на «Хотин». В нужное ей время она покинет военный парусник. Больше они никогда не увидятся. Но сегодня, хлебнув чуть-чуть для храбрости своего лекарства, он пришел к ней в гости под благовидным предлогом, с приличествующим случаю подарком и мог быть с вдовой подполковника наедине, любуясь ее божественной внешностью и беседуя о разных разностях.

В это время другой поклонник Анастасии, капитан-лейтенант Морис Орелли, находился на вахте. Коричневый кожаный плащ с капюшоном защищал его от соленых брызг, однако воздух, наполненный водяной пылью, был сырым, промозглым, тяжелым для дыхания. Кроме того, штормовая вахта требовала неослабного внимания. Капитан-лейтенант пристально наблюдал за морем, за небом, за ветром, за парусами, за действиями рулевого матроса. Расхаживая по шканцам, он периодически проверял показания магнитного компаса, расположенного в нактоузе — небольшом деревянном шкафчике с одной застекленной стенкой, который стоял перед штурвальным колесом.

Из шестичасового его дежурства на верхней палубе флагманского корабля оставалось не более пятидесяти минут, и Орелли позволил себе задуматься. Он намеревался, сняв в каюте мокрый плащ и переодевшись в парадный мундир, нанести визит госпоже Аржановой, страдающей от «морской болезни». Пока продолжается шторм, спасения от нее нет. Но можно облегчить недомогание, если, например, пить лимонный сок, разведенный кипяченой водой. Ящиком свежих лимонов англичанин запасся еще в Керчи и теперь хотел презентовать Анастасии Петровне штуки четыре, на пробу.

Ярко-желтые плоды в прелестных тонких пальчиках русской путешественницы представились капитану-лейтенанту столь отчетливо, что он не заметил движения очередной волны и не отдал соответствующий приказ рулевому. Тот тоже зазевался, не повернул штурвальное колесо, чтобы отвести «Хотин» от белопенного гребня. Парусник начал «рыскать» носом. Волна тут же ударила в носовую надстойку и облила боцмана Белоглаза и его команду из четырех матросов, возившихся там у шпиля. Боцман погрозил рулевому кулаком.

— Штурвал направо! — запоздало скомандовал Орелли, очнувшись от своих волшебных видений.

— Слушаюсь, ваше благородие!

— Надо смотреть в оба, братец.

— Так точно, ваше благородие…

В отличие от Саввы Мордвинова, капитан-лейтенант был невысок ростом, худощав, подвижен. Появившись в адмиральской каюте, Морис изловчился поцеловать страдалице руку прежде, чем Глафира усадила его в кресло, стоявшее довольно далеко от койки. Сначала моряк рассказал о погоде. Волнение уменьшилось до пяти баллов, ветер имеет тенденцию к ослаблению. Возможно, на третий день шторм и впрямь прекратится.

Горничная хотела забрать у него лимоны и отнести в гардеробную. Однако англичанин попросил у нее нож и чашку. Затем, разрезав плоды пополам, он самолично выдавил из них сок, добавил воды и преподнес Аржановой. С недоверием покосилась она на этот напиток. Правда, изготовили его у нее на глазах, и, следовательно, никакого подвоха он содержать не мог. С осторожностью пригубив чашку, Анастасия убедилась, что сок — натуральный и кислота его помогает утолить жажду.

Далее их беседа, к досаде Глафиры, вечно подслушивавшей под дверями барской горницы, потекла на французском языке. Дело в том, что Орелли, служа на императорском военно-морском флоте двенадцатый год, совершенно без акцента, точно по-русски произносил лишь команды, морские термины, ругательства и некоторые фразы из бытового обихода. Для светской беседы такового словарного запаса явно не хватало. К тому же капитан-лейтенант решил поделиться с молодой женщиной своими корабельными воспоминаниями, и они нуждались в необычных эпитетах и сравнениях.

По-французски