были громкими, провокационными и любимыми мальчиками для битья консерваторов и напуганной буржуазии, чья собственная риторика могла быть столь же кровавой. Их политический год начался с празднования образования Парижской коммуны. В 1879 году анархистский парад в Чикаго собрал сорок тысяч человек. Немногие ирландцы были анархистами, но взрыв здания британского парламента и Вестминстер-холла в начале 1885 года, осуществленный группой Clan Na Gael, которая пользовалась значительной поддержкой ирландско-американских рабочих, усилил страхи, посеянные анархистской риторикой. Большую часть Социалистической партии составляли немецкие иммигранты.15

На самом консервативном краю движения находилась так называемая рабочая аристократия. Питер М. Артур, глава Братства машинистов локомотивов, провозгласил, что интересы труда и капитала идентичны. Для сохранения своей власти братство полагалось на монополию ремесленного мастерства и ловкие переговоры о правилах работы.16

Обилие организаций делало единое рабочее движение маловероятным, но оно все же превосходило скудость организаций во время Великой забастовки 1877 года. Разделение также не замедлило сказаться на боевитости. В период с 1880 года до конца века в Соединенных Штатах было в три раза больше забастовок, чем во Франции. Большинство забастовок было связано с заработной платой, но забастовки квалифицированных рабочих чаще всего касались правил работы и контроля над работой. Контроль над работой звучит абстрактно, но очень часто это был вопрос жизни и смерти.17

Нежелание работодателей вкладывать деньги в технологии или методы, повышающие безопасность в ущерб прибыли, было постоянным источником разногласий между рабочими и руководством. Конкуренция, как заметил экономист Генри Картер Адамс по поводу кровавой бойни, допускаемой в промышленности, заставляла "моральные чувства, пронизывающие любую профессию, опускаться до уровня, характеризующего худшего человека, который может сохранить себя в ней". В борьбе за условия труда на карту были поставлены безопасность и благополучие рабочих.18

К концу 1880-х годов национальные политики и комиссии штатов провозглашали, что "разрушение человеческой жизни гораздо больше в мирной промышленности, чем на войне". По сравнению с Гражданской войной с ее огромным количеством жертв это было очевидной неправдой, но по сравнению с другими американскими войнами это не было таким уж преувеличением. Несчастные случаи на производстве ежегодно приводили к большим жертвам, хотя и не к большим, чем во время Американской революции, Войны 1812 года, Мексиканско-американской войны и Индейских войн. Горнодобывающая промышленность, железнодорожные работы, строительство, труд на сталелитейных и железоделательных заводах приводили к такому количеству погибших и раненых, что казалось, что нация производит "армию калек".19

Война с ее человеческими жертвами и ранениями была метафорой первой инстанции, но с точки зрения смертности более подходящей метафорой были бы роды. Уровень смертности в промышленности был примерно таким же, как и среди рожениц. Чтобы сохранить семью и дом, работающие мужчины парадоксальным образом попадали в зону риска, которой долгое время подвергались женщины. Смертность при родах была выше, чем где бы то ни было в промышленно развитом мире, и составляла семь или более смертей на тысячу родов для американских женщин в целом. Смертность среди чернокожих женщин была почти в два раза выше. Хотя в 1890 году число случайных смертей среди мужчин в возрасте от пятнадцати до сорока пяти лет было в пять раз больше, чем среди женщин той же возрастной группы, из-за смертей при родах женщины по-прежнему вели более рискованный образ жизни. Плохо обученные врачи и антисанитарные условия, которые привели к послеродовой лихорадке, стали причиной кровавой бойни.20

Статистика крайне неполна, но с 1850 по 1880 год вероятность того, что американские мужчины в возрасте от десяти до пятидесяти лет умрут от несчастного случая, выросла на две трети, с 7 до 12 процентов от общего числа смертей. В 1860 году на долю железнодорожных аварий приходилось менее 1 процента смертей среди этой мужской когорты, а в 1890 году этот показатель подскочил до 3 процентов. В конце XIX века опасность труда возросла во всех индустриальных странах, но в Соединенных Штатах она росла быстрее и выше, чем в других странах, и была гораздо опаснее, чем столетие спустя.21

Горное дело всегда было опасным, и хотя некоторые новые технологии сделали добычу более безопасной, то, что технология давала одной рукой, она забирала другой. Машинные буры, электрические фонари с их проводами и кабелями в сырых шахтах, динамит, пар и электрические лифты устранили старые опасности, добавили новые и позволили шахтам углубляться во все более и более рискованные места. Смертность в шахтах твердых пород в Колорадо, Айдахо, Монтане и Южной Дакоте была в два раза выше, чем в Великобритании и Германии, где на тысячу шахтеров приходилось около трех смертей в год. Если учитывать только подземных шахтеров, то в Колорадо смертность составляла около шести человек на тысячу. Ежегодные показатели смертности от несчастных случаев в шахтах даже не учитывали главную опасность: шахтерскую чахотку или фтизис, которая была артефактом машинного бура и мелких частиц, которые он производил. По сравнению со взрывом, пожаром, падением или обрушением шахты, он убивал медленно.22

Железные дороги, символ нового времени, обеспечивали самую опасную работу из всех. В 1890-х годах смертность среди американских железнодорожников составляла более восьми человек на тысячу. Это было не просто связано с характером железных дорог: американцы умирали на работе в два раза чаще, чем те, кто работал на британских железных дорогах. Среди железнодорожников - тех, кто находился в движущихся поездах, - показатель составлял от девяти до одиннадцати смертей на тысячу человек, что все еще ниже показателя смертности чернокожих женщин при родах. Жертвы были вызваны не столько зрелищными авариями, сколько повседневной работой: сцепкой и расцепкой вагонов, составлением поездов и установкой ручных тормозов на грузовых поездах, для чего мужчинам приходилось перебираться через крыши движущихся вагонов в любую погоду. К 1893 году, когда Конгресс принял первый национальный закон о безопасности, ежегодно 1 567 железнодорожников погибали и 18 877 получали травмы.23

Ежедневная борьба за то, кто будет решать, как проводить работы, лежала в основе безопасности рабочих и их самоидентификации как мужчин. Шахтеры, которые могли прочесть об опасностях плохо проветриваемой шахты, хотели сами определять, когда и как им работать. Железнодорожники хотели определить, когда безопасно вести поезд и как его вести. Профсоюзы требовали государственного регулирования шахт, обязательных проверок шахт и обязательного внедрения средств безопасности, таких как автоматические сцепки на железнодорожных вагонах. Все это стало причиной долгих и изнурительных боев.24

Организованные рабочие боролись за установление правил игры. И часто им это удавалось. Хотя статистика говорит о том, что после Великих потрясений процент успеха снизился, стороны оставались относительно равными. В период с 1886 по 1889 год рабочие выиграли 44 % забастовок и пошли на компромисс в 13 % случаев.25

Дефляция сделала