историков». Независимо от этого, однако, необходимо прояснить важный с научной точки зрения вопрос о том, в самом ли деле соответствует действительности, что «истинным и наиболее волнующим опытом, извлеченным Гитлером… с большой вероятностью является опыт большевизма или коммунизм»[1978].

На этот вопрос нельзя ответить, развернув политическую полемику, это также не моральный вопрос, дело касается утверждения об историческом факте, который должен быть исследован с помощью средств и методов историка. И коль скоро речь идет о мотивах Гитлера и его мировоззрении, нельзя обойтись без того, чтобы рассмотреть его высказывания на предмет того, подтверждают они тезисы Нольте или нет.

Позиция национал-социалистов по отношению к коммунизму

Анализ отношения Гитлера к коммунизму показывает, что Нольте прав, когда называет большевизм «образцом, примером для подражания» и одновременно «пугалом» для Гитлера. Дело в том, что Гитлер восхищался коммунистами за то, что они, в отличие от буржуазных сил, «фанатично» вставали на защиту своего мировоззрения, он восхищался ими за то, что они обладали всеми теми качествами и способностями, которые Гитлер рассматривал как главные достоинства политика: готовностью верить, фанатизмом, мужеством, энергией, бойцовским духом[1979].

Восхищение Гитлера коммунистами можно понять только в контексте его концепции привлечения элиты[1980]. Эта концепция рекрутирования элиты исходила из предпосылки, что группа отважных и мужественных бойцов может сформировать «историческое меньшинство», способное навязать свою волю большинству и свергнуть существующую систему. «Когда человек выступает как оппозиция, действует агрессивно по отношению к существующему состоянию, ему придется проявить больше отваги, чем тому, кто это состояние защищает. Движение требует большей отваги, чем просто упорство. Атака вовлекает в себя людей, обладающих большей отвагой. Так состояние, таящее в себе опасность, становится магнитом для людей, которым по нраву искать опасность. Программа с радикальными идеями привлечет к себе радикальных людей. Такая организация, как „Ротфронт“, которая изначально обладает самым брутальным предназначением к нападению, будет и привлекать только людей, настроенных аналогичным образом»[1981].

Образцовым примером радикального «исторического меньшинства» Гитлер неоднократно называл отколовшуюся от СДПГ леворадикальную Независимую социал-демократическую партию Германии. На его взгляд, НСДПГ отличалась прежде всего тем, что «с первого дня пошла по пути столь радикальных тенденций, что группа приверженцев таких тенденций изначально могла быть очень небольшой». Уже в силу «предельной чрезмерности этих радикальных целей численность нового движения была ограниченна, но вместе с тем возникала вероятность того, что его сторонники будут состоять только из наиболее радикальных элементов, готовых идти на крайности». НСДПГ имела в своих рядах «лучший человеческий материал, безумно увлеченных, жестоких, беспощадных главарей, которые уже в силу чрезвычайно широко поставленной фанатичной цели движения также и сами могли состоять только из самых фанатичных и решительных людей. Эти-то головы впоследствии и сделали возможной революцию»[1982].

Гитлер часто приводил в качестве доказательства эффективности небольшой, радикальной и идеологически ориентированной элитной партии ВКП(б), которой, имея всего 470 тысяч членов, удавалось управлять 138 миллионами человек. «Это отряд, который невозможно раскромсать. В этом и заключается сила и мощь. Если бы у нас было 600 тысяч человек, которые все подчинялись бы этой единой цели, то мы были бы у власти», — заявил Гитлер в своей речи 12 июня 1925 г.[1983]

Это восхищение коммунистами проявляется и в «застольных беседах» Гитлера, например, когда в ноябре 1941 г., вспоминая так называемый «период борьбы» до захвата власти, он сказал: «Коммунисты и мы, это были единственные, у кого даже были женщины, которые не отступали, когда шла стрельба. Это те бравые люди, только с которыми и можно удержать государство»[1984]. В августе 1941 г. он даже заявил, что коммунисты ему, мол, «в тысячу раз симпатичнее», чем, например, реакционный австрофашист князь фон Штаремберг, потому что они представляли из себя «крепкие натуры», которые, если бы они пробыли в России подольше, то вернулись бы совершенно «излеченными»[1985].

По той же самой причине, по которой Гитлер восхищался коммунистами, он вместе с тем также и страшился их. Однако он боялся их так, как страшатся конкурента[1986], который оценивается как опасный и который в борьбе за власть использует те же средства, которые сам считаешь эффективными и, следовательно, опасными. Уже в этом проявляется, почему будет неточным характеризовать Гитлера как «антикоммуниста», не проведя строгого разграничения между мотивом этого антикоммунизма и побудительными причинами буржуазного антикоммунизма[1987]. Те черты коммунистического движения, которые с точки зрения буржуазного либерализма заслуживают особого осуждения и которые в значительной степени мотивируют буржуазный антикоммунизм, приводили Гитлера в наивысший восторг: тоталитарный характер идеологии, неограниченная воля к власти и четко сформулированная целевая установка — не только «фанатично» вести борьбу против всех политических противников, но и в конечном итоге полностью «устранить» их. В годы войны у Гитлера к этому добавилось даже также еще и ярко выраженное восхищение советской системой плановой экономики, которая, по его мнению, превосходила капиталистический экономический строй[1988]. Ну а поскольку антикоммунистические позиции проистекали у значительной части буржуазии именно в связи с радикальным антилиберализмом коммунистов, видимо, едва ли будет соответствующим действительности, что Гитлер «полностью разделял все антикоммунистические эмоции буржуазии послевоенного периода», как полагает Нольте[1989].

Гитлер особенно восхищался тоталитарным характером коммунистической революционной идеологии, которая была направлена на радикальное преобразование всего политического и социального порядка. В речи, произнесенной в середине декабря 1925 г., Гитлер сделал критический разбор буржуазных правых партий, которым он высказал обвинение том, что у них — в отличие от коммунистов — отсутствует мировоззрение: предположим, аргументировал Гитлер, что германские националисты, представители Немецкой национальной народной партии, получили бы всю власть в Германии, «как вы думаете, что изменилось бы? Неужели вы полагаете, что, может быть, через десять месяцев любой, кто приедет в Германию, увидел бы: это более не старая Германия, это новый рейх, новое государство, новый народ?» А вот если бы к власти пришли коммунисты, продолжил он, то через год Германию было бы не узнать.

Такая дифференцировка ни в коем случае не была направлена против коммунистов. Наоборот. Разница между приверженцами Немецкой национальной партии и коммунистами заключается, по словам Гитлера, в том, что у коммунистов по крайней мере есть мировоззрение — пусть и ложное, «но это все-таки мировоззрение». Коммунисты хотя бы боролись «за великую идею, пусть тысячу раз безумную и смертельно опасную». В этом и заключается, мол, разница между обычной партией — какими были буржуазные партии, которые Гитлер отвергал уже по этой причине, — и «мировоззренческой партией», какими в равной мере были коммунисты и национал-социалисты[1990]. Победа некоего одного мировоззрения, как неоднократно подчеркивал Гитлер, означало бы, что оно