вполне убедительной. Если целью коммунистов является уничтожение буржуазного общественного строя посредством насильственной революции и если «фашизм» представляет собой инструмент в руках буржуазии, то вполне логично, что буржуазия будет использовать этот инструмент для того, чтобы разгромить авангард пролетарской революции, большевистскую партию.

В соответствии с марксистско-ленинской концепцией Октябрьская революция в России положила начало новой эпохе в истории человечества — эпохе перехода от капитализма к социализму. В такой ситуации общего кризиса капитализма буржуазия ищет новые средства и пути для подавления революционного авангарда рабочего класса, Коммунистической партии. Одним из таких новых средств и является фашизм[1964].

Следовательно, антикоммунизм рассматривается марксистско-ленинской историографией как истинная основа и неотъемлемый сущностной признак национал-социалистской идеологии. «Важнейшей политико-идеологической характерной чертой правого экстремизма во всех его разновидностях является фанатичный антикоммунизм и антисоветизм»[1965]. Антибуржуазные, антикапиталистические и революционные элементы идеологии национал-социализма расцениваются коммунистической теорией фашизма либо как выражение мелкобуржуазного ресентимента, либо как попытка ввести в заблуждение и дезориентировать массы.

В особенности после того, как период нацистской диктатуры закончился, коммунисты придавали большое значение тому, что они якобы были истинными, настоящими противниками фашизма и наиболее последовательно противоборствовали ему. В контексте коммунистической идеологии эта ссылка особенно важна, поскольку именно из нее после Второй мировой войны была выведена антифашистская легитимация коммунизма.

В отличие от этого теории тоталитаризма расставляли другие акценты, которые подчеркивали скорее структурную общность идеологии и системы правления национал-социализма и коммунизма, тем самым меньше подчеркивая значимость антикоммунизма в национал-социалистской идеологии. Многие так называемые «буржуазные» историки видят в биологически мотивированной ненависти Гитлера к евреям более глубокий, изначальный мотив, более того, некий настоящий спецификум, некую особенность национал-социализма. «Окончательное решение» [еврейского вопроса] как единичное событие в мировой истории и континуитет национал-социалистского антисемитизма, от истоков движения до конца диктатуры, как представляется, подтверждают такое понимание.

«Буржуазными» историками особо выделялись примеры кооперации или даже альянса между национал-социалистами и коммунистами. Зачатки сотрудничества в сопротивлении оккупации Рурской области в 1923 г. (так называемая «Шлагетер-кампания» КПД[1966]), совместные действия коммунистов и национал-социалистов во время забастовки транспортных рабочих Берлина осенью 1932 г. или также «пакт Гитлера — Сталина», заключенный непосредственно перед началом Второй мировой войны, выставлялись как некие свидетельства близости, да даже и родства обоих тоталитарных движений и систем.

Эрнст Нольте был тем немарксистским историком, который внес значительный вклад в ренессанс понятия «фашизм», особенно благодаря своей работе 1963 г. «Фашизм в его эпохе», в которой он исследовал движение «Аксьон Франсез», итальянский фашизм и немецкий национал-социализм. Сильнее, чем это было принято у теоретиков тоталитаризма, он подчеркивал общие черты в идеологии этих «фашистских» движений, сильнее он акцентировал также значение «антимарксизма» как основополагающего элемента «фашизма». Широкую известность получило данное Нольте определение сущности фашизма, которое он выразил в следующей дефиниции: «Фашизм — это антимарксизм, который стремится уничтожить противника путем формирования радикально противоположной, но все же смежной идеологии и применения почти идентичных, однако перечеканенных с иным характером методов, но всегда в непробиваемых рамках национального самоутверждения и автономии»[1967].

В соответствии с этим антимарксизм является основополагающим элементом фашизма. И когда Нольте говорит о фашизме как об антимарксистской идеологии, он имеет в виду, в особенности, также и большевистскую форму проявления марксизма. В другом месте его работы говорится: «Безудержная страсть овладевает Гитлером всякий раз, когда заходит речь о большевизме <…> Сколь бы без сомнения ни была важна для Гитлера Вена, столь же неоднозначным вместе с тем должен казаться вопрос о том, стал бы он, не будь опыта большевистской революции <…> именно таким, каковым он продавил, навязал себя истории»[1968].

В своем исследовании фашистских движений, опубликованном три года спустя, Нольте подчеркивает, что, хотя фашизм не является «просто антибольшевизмом», однако «не бывает фашизма без вызова большевизму». Фашизм был, по его мнению, «новым контрдвижением» против большевизма и «ответом» на него[1969]. «Нельзя было представить, чтобы большевизму как форме насильственности части пролетариата не стала бы противостоять насильственность части буржуазии»[1970]. Фашизм сделал себя «передовым борцом за главную буржуазную идею», а именно «подавление попытки марксистской революции против буржуазного общества в целом»[1971].

Совпадения этого толкования с коммунистической теорией фашизма поразительны. Марксистский историк Рейнхард Кюнль считал даже, что «Нольте положил в основу такую модель общества, которая в принципе соответствует двухклассовой схеме вульгарного марксизма: буржуазия чувствовала, что ей угрожает коммунизм, и поэтому объединилась с фашизмом»[1972]. Нольте, как считает Кюнль, исходит из недифференцированной, «но в принципе не неправильной» социальной модели[1973]. Нольте, мол, отмечает «существенный признак», когда пишет, что фашистские силы отличаются «более радикальным антикоммунизмом», чем представители консерватизма[1974].

Точно так же, как Нольте, Кюнль, констатирует, что после успешной революции в России «угроза существующей системе, в том числе и субъективно, была в сознании правящих кругов значительно большей, чем до Первой мировой войны». Эта новая ситуация подтолкнула правящий класс к «разработке новых методов и инструментов для отражения „коммунистической опасности“»[1975].

Общая черта у трактовок Нольте и коммунистической теории фашизма заключается в том, что они рассматривают фашизм как реакцию буржуазии на революционную угрозу и подчеркивают центральную роль антикоммунизма в национал-социалистской идеологии. Противоположным этому является, однако, знак, который ставится перед этим заключением. В то время как для марксистов-ленинцев это, по понятным причинам, свидетельствует об особой предосудительности и опасности фашизма, Нольте считает антикоммунистическую реакцию национал-социализма не только вполне поддающейся пониманию, но и до определенной точки обоснованной. Эту оценку он высказал во введении к книге «Европейская гражданская война», возможно, еще более четко, чем в своих более ранних работах, хотя в них уже, по сути, содержался такой диагноз: «Настоящая книга исходит из предположения о том, что отношения с коммунизмом, наполненные страхом и ненавистью, и в самом деле являются движущей сердцевиной ощущений Гитлера и идеологии Гитлера, что он этим самым лишь особо интенсивным образом выражал то, что чувствовали его многочисленные немецкие и ненемецкие современники, и что все эти ощущения и опасения не только поддавались пониманию, но и по большей части были также и понятны, а до определенной точки даже обоснованны»[1976].

Эта оценка, говорящая о том, что реакцию Гитлера следует считать «до определенной точки» обоснованной, вероятно, тоже внесла свой вклад и привела к жаркой полемике в «споре историков». «Антикоммунизм»[1977] — это явно негативное понятие в глазах критиков Нольте, которых, как Юргена Хабермаса, относят к левым политическим группам, поэтому «понимание» Нольте с этой точки зрения должно действительно вызывать неприятное удивление. Это связано, однако, с политическими убеждениями противоборствующих сторон в «споре