В октябре 1941 г. он снова заговорил о том, что захваченное в России «жизненное пространство», по-видимому, обеспечит автаркию для Европы. «Где еще мы найдем область, имеющую железо столь высокого качества, как украинское? Где еще столько никеля, угля, марганца и молибдена? Это же те самые марганцовые рудники, из которых получает руду Америка. К тому же есть возможность разведения каучуконосных растений! Если их посевную площадь довести до 40 тысяч гектаров, то мы покроем этим все наши потребности в резине»[1931].

Гитлер называл Украину «европейской Индией» и объяснял это так: «Больше нас никто с Востока не выгонит! У нас была монополия на калий. Теперь мы к тому же получаем и монополию на хлеб, уголь, железо, древесину»[1932].

В феврале 1942 г. он заявил: «Рассудок повелевает нам продвигаться на Восток. <…> На Востоке есть железо, уголь, зерно, древесина»[1933].

В застольной беседе в августе 1942 г. он перечислил те виды сырья и полезных ископаемых, которые делали для него Восток столь привлекательным. «Теперь у нас достаточно древесины, неограниченные запасы железа, самые крупные месторождения марганца в мире, нефть. Всего полным-полно!»[1934] Какое впечатление на Гитлера производили российские запасы природного сырья, видно также из разговора фюрера с голландским национал-социалистом Мюссертом.

«Восток располагает гигантскими запасами сырья, и безразлично, идет ли речь о сельском хозяйстве или о руде. Россия, несомненно, является самой богатой страной на Земле. Стоит только подумать о залежах железной руды в Керчи, о запасах нефти, редких металлах и т. д. Кроме того, в распоряжении России есть важнейшее сырье — человек»[1935].

Высказывания Гитлера свидетельствуют: Украина должна была, безусловно, стать «житницей Европы», а все завоеванное «жизненное пространство» — еще и выполнять функцию аграрного придатка. Но по меньшей мере такое же значение придавал он природным богатствам и сырью — железу, никелю, марганцу, углю и прежде всего российским источникам нефти, о которых он постоянно вспоминал.

Помимо функций аграрного придатка, а также источника сырья и энергии, Гитлер наделял «жизненное пространство» в России еще и функцией рынка сбыта. Так, например, Вернер Кёппен записал такое замечание Гитлера, сделанное им 18 сентября 1941 г.: «Возможности сбыта на российском рынке товаров первой необходимости и готовой продукции обеспечат саксонской промышленности небывалый подъем»[1936].

Гитлеровская концепция «жизненного пространства» отнюдь не была, как полагает Генри Тёрнер, выражением его предположительно антимодернистских идей «реаграризации». Переселение горожан на свободные земли ради аграрной колонизации он, как бы то ни было, категорически отвергал. Подобное предприятие в его глазах было «напрасным трудом и выброшенными на ветер деньгами»[1937]. Конечно, аграрная колонизация была бы одним из путей освоения «жизненного пространства на Востоке», однако это вовсе не должно было вести к «реаграризации» германского общества, а единственно служить задаче устранения перекоса в соотношении между сельским хозяйством и промышленностью и быть также предпосылкой для создания сравнительно самообеспечивающегося общеевропейского экономического строя. Овладение российскими запасами сырья и источниками энергии должно было, как представлялось Гитлеру, позволить Германии добиться колоссального подъема промышленного производства. Образцом для него служило не средневековое крестьянское общество, а высокоиндустриальное и сверхтехнизированное хозяйство США, которые он хотел догнать и перегнать[1938].

В той же мере и осуществление социально-политических идей Гитлера решающим образом зависело от главного условия, а именно что ресурсы российской территории будут поставлены на службу автаркичного общеевропейского экономического строя. Когда же Гитлер неоднократно выступал против требований Германского трудового фронта (которые в принципе вполне соответствовали его социально-политической программе), то это объяснялось тем, что, по его мнению, «наше положение выводит вперед не теория, а только мощь»[1939] и пока еще «нет пространства, чтобы кормить наш народ»[1940].

Обобщая сказанное, следует подчеркнуть, что претензия Гитлера на «жизненное пространство» весьма существенно мотивировалась его экономическими соображениями. В застольной беседе 10 октября 1941 г. он разъяснял: «Война вернулась к своей первозданной форме бытия: взамен сражений между народами вперед вновь выходит борьба за пространство. Ведь первоначально война была не чем иным, как борьбой за место для прокорма. Сегодня это опять драка за природные богатства. По воле мироздания они принадлежат тому, кто их завоюет»[1941].

Гитлер полностью исключал войны, которые не мотивированы необходимостью устранения противоречий между «численностью народонаселения» и «базой для его пропитания». В таких «немотивированных» захватнических войнах он усматривал даже причину пацифизма.

«Народы, живущие на непригодной земле, — писал он, — в принципе должны постоянно, по крайней мере до тех пор, пока ими руководят нормально, испытывать стремление расширить свои земли, а заодно и пространство. Этот процесс, первоначально связанный с заботой о пропитании, оказался благодаря счастливым обстоятельствам настолько благодатным, что постепенно именно ему была отдана вся слава успехов. Иначе говоря, расширение территории, имевшее первоначально чистую целесообразность как основу, в ходе развития человечества превратилось в героический акт, который и тогда не лишался этого свойства, когда отсутствовали первичные стимулы или предпосылки. Из попыток подогнать жизненное пространство к численности населения позднее развились немотивированные захватнические войны, в которых именно отсутствие мотива уже несло в себе последующий ответный удар. А ответом на это становится пацифизм. И пацифизм существует в мире с тех пор, как ведутся войны, смысл которых уже не сводится к овладению землей ради прокорма своего населения. <…> И исчезнет, как только война перестанет быть инструментом отдельных людей или целых народов, стремящихся к добыче и господству, и как только она снова станет последним орудием, с помощью которого народ борется за насущный хлеб»[1942].

Становится ясно, что ревизия представлений о характере и облике России, проделанная Гитлером самое позднее в конце 1939 г., нисколько не могла изменить цели захвата нового «жизненного пространства» в России. В своей «Второй книге», в которой он уже гипотетически рассматривал возможность транформации России[1943], подчеркивалось, что даже при таких обстоятельствах союз с Россией (как этого требовали, например, нацистские левые, группировавшиеся вокруг братьев Штрассер[1944]) невозможен.

«Ибо все равно, каким бы ни был конец этого союза, Германия не смогла бы добиться конечной цели. В основополагающем жизненно важном и даже жизненно необходимом вопросе для немецкого народа от этого ничего не изменилось бы. Наоборот, Германия еще более отдалилась бы от своей единственно разумной земельной политики»[1945].

Поэтому «счастье для будущего, что это развитие [т. е. победа большевизма в России. — Р. Ц.] пошло именно таким путем. [Тем самым был] снят запрет, который препятствовал искать цель германской внешней политики там, где она только и может быть, — в пространстве