Эта пропагандистская стратегия в гораздо большей мере соответствовала принципу, который он сформулировал уже в «Майн кампф»: «Вообще, искусство всех по-настоящему великих вождей народов состоит во все времена прежде всего в том, чтобы не распылять внимание народа, а всегда концентрировать его на одном единственном противнике. Чем более последовательным будет это проявление воли народа к борьбе, тем сильнее будет магнетическая притягательность движения и тем сильнее будет сила удара. Гениальность великого руководителя включает в себя то, что он всегда умеет представить даже располагающихся далеко друг от друга противников всегда как принадлежащих только к одной категории, потому что распознание различных врагов слабоватыми и неуверенными в себе характерами слишком легко приводит к возникновению сомнений в собственных правах»[1896].

Гитлер по-настоящему боролся с двумя различными противниками — с западными демократиями и с коммунистическим Советским Союзом. Поэтому было необходимо найти какой-то «общий знаменатель», который позволил бы представить обоих этих врагов как «принадлежащих к одной категории». И здесь оказался удобным постулат о близнецах-братьях — «еврейском большевизме» и «еврейском капитализме», — который Гитлер использовал в пропагандистских целях еще до прихода к власти.

Какие же выводы напрашиваются из того предположения, что Гитлер пересмотрел свой тезис о «еврейском большевизме»? Уильям Kapp, один из немногих историков, констатировавших «идеологическую переоценку» большевизма Гитлером, полагает: «Описанный выше эпизод бросает по крайней мере некоторую тень сомнения на гипотезу о том, что Гитлер в 1939–1941 гг. неизменно и последовательно преследовал одну и ту же старую идеологическую цель».

Нападение на Россию было будто бы в меньшей степени выражением «неослабного намерения покорить и обрести „жизненное пространство“, а скорее спонтанной реакцией на новую ситуацию, создавшую угрозу стратегическим и экономическим интересам Германии на Балканах»[1897].

Следовательно, встает вопрос о том, доминировали или нет «краткосрочные» военно-стратегические мотивы диктатора над его «долгосрочными», программно обусловленными целевыми установками. Бесспорно, оба эти компонента сыграли важную роль в принятии Гитлером решения о нападении на СССР. Релятивизация Карром программного компонента могла бы быть убедительной лишь в том случае, если бы Гитлер обосновывал свою цель приобретения «жизненного пространства» в России главным образом своими расово-идеологическими идеями. Однако если мы глубже проанализируем вопрос, почему Гитлер хотел захватить «новое жизненное пространство» в России и как он обосновывал эту претензию, то окажется, что даже в плане долгосрочных целевых установок Гитлера экономические соображения стояли на первом месте[1898].

Развертывая дальше эту аргументацию, приведшую Гитлера уже в «Майн кампф», во «Второй книге» и в речах и публикациях (до и после «прихода к власти») к претензии на то, что немецкий народ должен захватить для себя «новое жизненное пространство» на Востоке, мы приходим к выводу, который на все времена остается неизменным: основным условием существования человечества является, по Гитлеру, наличие у каждого народа достаточного «жизненного пространства», т. е. определенной территории, дающей ему средства для существования в самом широком смысле (т. е. полезные сельскохозяйственные угодья, сырье, источники энергии и т. п.). Эта основная территория в одно и то же время образует хозяйственную базу и ограничивает экономические возможности роста. В определенном «жизненном пространстве» проживает и определенное число людей, причем это число отнюдь не является статичным и при нормальных, т. е. «здоровых», обстоятельствах постоянно растет. На какой-то определенной стадии развития территориальная ограниченность базового пространства приходит в противоречие с растущей численностью населения.

«Когда народ имеет слишком ограниченное жизненное пространство, т. е. когда народ не располагает определенными полезными ископаемыми, когда земельные угодья недостаточны для его пропитания, это приводит к тому, что именно здесь [sic!] возникает определенная потребность в чем-то[1899]. Нужда, беды, социальные болезни и в конечном счете заболевания, обсуловленные природой, — все это вытекает из этих неблагоприятных условий существования»[1900].

Когда наступает несоответствие между факторами «жизненного пространства» и «численности народа», тогда якобы появляются различные возможные реакции на это. Гитлер прежде всего не захотел положиться на «стратегию экономического завоевания мира», т. е. на экономическую политику, ориентированную на экспорт товаров. Он считал такую политику лишь кажущимся решением проблемы несоответствия «жизненного пространства» и «численности народа».

Первая мировая война показала, что как раз такая экономическая политика с упором на экспорт в конечном счете и должна была привести к войне. Как и многие его современники, Гитлер придерживался тех взглядов, что истинной причиной Первой мировой войны якобы явилась торговая конкуренция между Англией и Германией. Так, в речи, произнесенной 26 мая 1920 г., он объяснял причину Первой мировой войны тем, что «Англия… начала бояться немецкой конкуренции на мировых рынках… [но] Англия не имела… средств мирно побороть Германию, и потому она перешла к такому средству, как насилие»[1901].

Политика экономической экспансии, однако, не только наталкивается на сопротивление других стран с развитой экономикой, но и уже в силу этого оказывается непригодной в качестве долговременной стратегии преодоления противоречия между «жизненным пространством» и «численностью народа», хотя бы потому, что мировой рынок сбыта прогрессивно сужается. Опираясь на распространенные тогда экономические теории[1902], Гитлер полагал, что индустриализация аграрных стран должна создавать всё большие трудности со сбытом для «старых» промышленно развитых стран. В своей речи 6 августа 1927 г. Гитлер так выразил эту мысль: «И есть еще одна возможность [преодоления противоречия между «жизненным пространством» и «численностью населения». — Р. Ц.], это экспорт товаров. Тем не менее это возможность призрачная: не только Германия идет по этому пути индустриализации и вынуждена это делать, но точно так же Англия, Франция и Италия. И в последнее время Америка тоже пополняет ряды таких конкурентов, и теперь самое трудное состоит не в так называемом повышении производительности, как у нас все еще думают, а самое сложное — это расширение сбыта. Вот это и есть сегодня главная проблема в этом мире, в этом самом мире, который повсюду индустриализируется и который борется за эти рынки».

Экономические трудности Германии должны были, вероятно, становиться еще более серьезными, «потому что, во-первых, конкуренция в мире с каждым годом будет усиливаться, а во-вторых, потому, что остальные страны, которым мы раньше поставляли товары, сами развиваются в промышленном отношении, и еще потому, что нехватка сырья с самого начала ставит нас во все более невыгодное положение в сравнении с другими государствами и народами на этой земле»[1903].

К этому добавляется еще и то, что экспортоориентированная экономическая политика, которая уже увеличивает наблюдающуюся непропорциональность развития сельского хозяйства и промышленности, видимо, должна была еще